Ну что ж, семьи на Западе уже практически не осталось, церковь настолько модернизировали, что она уже никому не мешает. Как совсем недавно заявил один очень известный американский журналист, «Бог – это хороший парень, с которым всегда можно договориться». О нравственности и говорить не приходится. Одним словом, консерваторы в каком-то смысле оказались пророками.
С легкой руки английского короля Георга III консерватизм называют «философией джентльменов». В этом есть изрядная доля правды, поскольку консерватизм имеет серьезные претензии на аристократичность, прежде всего аристократичность Духа. Недаром Сократ и Цицерон, а еще раньше Конфуций говорили, что «править государством должны знающие».
Консерваторам всех времен и народов всегда был близок идеал древнегреческих мудрецов – мера, золотая середина, отсутствие крайностей. Вообще, консерватор не мыслит себе мира без ограничений. Именно ограничения и могут противостоять миру хаоса, беспорядка, всяким радикальным новациям. В этом смысле консерватор проявляет себя как последовательный законник, сторонник правового подхода, ибо право для него и есть система ограничений, запретов, сдерживающих необузданные порывы эгоистичных индивидуумов. Источник права для консерватора кроется не в неких отвлеченных принципах или естественных правах, а в обычаях, традициях предков, веками доказавших свою жизненность. Эти обычаи, традиции определенным правовым образом сформулированы культурной элитой нации в качестве универсального регулятора общественных отношений. «Законность и порядок» выступают юридическим лозунгом консервативного направления.[56]
Консерваторы выступают за законность, но сами законы и право они не выводят из общественного договора или естественного состояния человека. И здесь, т. е. при подходе к праву у консерваторов, проявляется иррационализм. Любая власть, считает Ж. де Местр, основанная на определенных законах, исходит из узурпации законодательных прерогатив всевышнего. Следовательно, всякая конституция как таковая плоха. По его мнению, у истоков веры в демократию стоит заблуждение жалких, обмороченных, исполненных самомнения существ. Обманчивое чувство собственной мудрости и силы, слепое нежелание признать превосходство одних людей над другими ведет к смехотворным декларациям о правах человека и трескучей болтовне о свободе.
Константин Леонтьев выдвинул тезис, к которому трудно найти адекватное отношение. «Я осмелюсь, даже не колеблясь сказать, – написал он в своей знаменитой работе «Византизм и славянство», – что никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция»[57]. Так и хочется произнести: «Ведь предупреждали же!»
В своих мемуарах К. Леонтьев приводит один разговор