– За твоего наследника, дарагой!
…И я пропал. Искать начали через час. Остервеневшие собутыльники колотились в запертую палатку, но так и вернулись ни с чем, матеря меня нещадно. Обеспокоились позже, когда не явился к ужину. Наутро, отсчитав сутки с момента исчезновения, сообщили в милицию. Приехала опергруппа. Опрашивали, суетились. Говорят, даже собаку по следу пускали. К концу дня за меня стали пить не чокаясь.
Разыскал пропажу толстый черноусый участковый, знавший в округе всех и всё про всех. Он сопоставил исчезновение отдыхающего с пустующей палаткой. И пошел по дворам, где праздновалось какое-нибудь событие. За третьим по счету праздничным столом обнаружился бодрый тамада Сашка. Рядом, на одеяльце, под грушей, лежал я. Совершенно осоловелый, поскольку при каждом новом тосте гостеприимный хозяин приподнимал мою голову и – вливал. Впервые в жизни появление участкового я воспринял как избавление. Отдыхающие в лагерях и на турбазах подобны бабочке-однодневке, жизнь которой отмерена от рассвета до заката. На отдыхе всё свершается с иной скоростью, чем в повседневной жизни. То, что там тянется месяцами, годами, десятилетиями, здесь вмещается в дни и часы. И каждый день и час перенасыщен страстями и событиями. Влюбляются, ревнуют, изменяют, страдают от измен, утешаются с другими, наконец, едва прикипев друг к другу, расстаются. И хоть дата окончания смены известна заранее, подступает она всегда неожиданно.
О предстоящем отъезде я сообщил Сашке за сутки. Веселые глаза его притухли. Но тут же вспыхнули свежим азартом.
– Надо, слушай, отвальную! – с гордостью выговорил он заковыристое словцо. – Или мы не русские? Поедем на рынок. Так, да? Отберем баклажан там, зелень, прочее всякое. Сам выберу, чужому доверить нельзя. Мясо особенно! Замочу! Знаю, как надо.
– Чего тут знать? В уксусе!
– Уксус?! – Сашка оскорбился. – Глупый ты человек! Баран просто, а не человек. Уксус – смерть шашлыку. В вине. Но – тоже не всякое. Знаю какое. Сам и дерево под уголь подготовлю. Негодное дерево – всё насмарку.
Я вновь прошелся с шапкой по кругу. И после обеда мы с Сашкой сели на рейсовый автобус и поехали с гор в долину – на Ереванский рынок. Маленький ПАЗик лениво пылил по дороге. Остановок он, похоже, не ведал. Просто притормаживал, когда кто-то поднимал руку. Входящий непременно здоровался со всеми, перекидывался несколькими фразами с Сашкой. Здесь его знали все. Выходящие обязательно прощались.
Сидевший на заднем сиденье старик вдруг что-то прокричал. Водитель остановил автобус. Старик вышел. Он уже скрылся за домами, а автобус продолжал стоять. Через пять минут я потеребил Сашку за рукав:
– Чего стоим?
– А! Пошел племянника поздравить с сорокалетием. Скоро вернется. Ничего. Отдыхай, слушай!
Вернулся ушедший еще через десять минут, вновь громко прокричал, – похоже, передал привет водителю, – и автобусик покандыбал себе дальше. За всё это время никто не выказал нетерпения. Кроме, понятно, меня.
Деньги