Остаток зимы Винсент упивался иллюзией примирения. Он вспомнил, что отец большой любитель птиц, и обменивался с ним наблюдениями за пернатыми. Дорус увидел первого скворца, Винсент – первого аиста. Вместе они слушали первых весенних жаворонков. Винсент разделял увлечение отца растениями, особенно часто его внимание привлекал плющ, уход за которым в Зюндерте всегда был обязанностью Доруса. Винсент принялся перечитывать любимых поэтов отца и добавил к репродукциям на стене копию «Mater Dolorosa» Поля Делароша – такая же гравюра висела в кабинете отца в Зюндерте. В письмах к Тео он усвоил теплый, покровительственный тон, чрезвычайно напоминающий манеру Доруса: «Пусть между нами не будет секретов». Отеческая любовь подобна чистому золоту, торжественно заверял брата Винсент: «Ибо нет никого дороже отца ни в Божием Царстве, ни на земле».
В ознаменование вновь обретенного согласия на день рождения Винсент презентовал отцу экземпляр «Сцен из церковной жизни» Элиот, а Тео уговорил подарить ее же «Адама Бида» – еще одну историю о церковнослужителе. Когда Дирк Браат осмелился высказать мысль, что преподобный Ван Гог никогда не сможет подняться выше должности деревенского священника в крошечном приходе вроде Эттена, Винсент вышел из себя. «Это был единственный раз, когда я видел Ван Гога в ярости, – вспоминал Браат. – Его отец занимал именно то место, которое должен был; истинный пастырь». Возможно, тогда же, в Дордрехте, Винсент начал носить длинное пасторское пальто, принадлежавшее раньше Дорусу.
К моменту поездки в Амстердам на встречу с дядей Кором решимость Винсента превратиться в собственного отца стала уже поистине маниакальной. «Все мы знаем, что в каждом поколении нашей семьи, – писал он Тео, – истинно христианской во всех отношениях, всегда был кто-нибудь, кто проповедовал Евангелие». Теперь он, Винсент, призван на служение и надеется, что его жизнь все более будет напоминать