– Блин, тебе лампочку стряхнули где-то! Как ты построишь, на какие деньги?
– На свои.
– Да если даже ты продашь все, что у тебя есть, включая машины, дома и даже тряпки, тебе все равно не хватит даже на сотую часть!
– Коля, это уже не твоя печаль. Откуда ты знаешь, что есть у меня? Может, я богаче арабских шейхов, а?
– Тетка, ты ведь не всерьез сейчас, признайся! – попросил он. – Прикалываешься?
– Давно уже я так серьезно ни с кем не разговаривала.
– Блин, ни фига не понимаю! – Колька вцепился в волосы, подергал их, словно проверяя на прочность, и жалобно посмотрел на нее. – Это я такой кретин или ты замутила что-то непонятное?
– Поживем – увидим! – подмигнула Коваль, поднимаясь из кресла. – Все, дорогой, идем спать, я устала, а завтра тяжелый день.
День-то днем, а вот ночь предстоит тоже еще та – Хохла ведь так и нет дома, и где болтается этот гад, непонятно. А спать одна Марина отвыкла, ей просто необходимо чувствовать рядом с собой мужское тело, к которому она может прижаться… «Блин… И не позвонил даже, урод!»
Но сама звонить тоже не стала – пусть знает, что она не переживает. В принципе, у Марины было подозрение, что уехал самолюбивый любовник в Горелое к своей бабке, больше некуда ему ехать, нет у него никого, но ведь могло же и случиться что-то, не дай бог… Она пролежала без сна очень долго, пока, наконец, глаза сами собой не закрылись от усталости.
Утро ничего нового не принесло, если не считать приехавшей Ветки, ввалившейся в спальню прямо в мокром пальто и сапогах.
– Спишь еще? Уже утро давно!
– Черт тебя побери, Ветка, – заголосила Коваль, взглянув на часы, – половина восьмого… Я ненавижу вставать в такую рань, ты ведь знаешь! – Она накрылась с головой одеялом, но настырная подруга стянула его.
– Вставай, соня! Я пойду скажу Даше, чтобы кофе варила, а ты не лежи, иди в душ!
– Чтоб тебя в старости внуки так будили! – пробурчала Марина, нехотя вставая с кровати и прислушиваясь к звукам, доносившимся из детской – там явно плакал мальчик. – Ну что случилось, маленький мой? – Она вошла в комнату и протянула руки к сидящему в кроватке Егорке, который тихонько хныкал, уткнувшись личиком в плюшевого мишку. – Ты почему плачешь?
– Папа… – прорыдал Егорка, хватаясь за ее руки и вставая в кроватке на ножки. – Папа…
– Ну, сволочь, я тебе припомню! – пробормотала Марина в адрес Хохла, вытаскивая сына и беря его на руки. – Не плачь, мой родной, мама с тобой. Пойдем умываться?
– Нет! Папа… – закатывался Егор, заливая слезами ее халат.
Марина ходила с ним по комнате туда-сюда, заговаривала зубы как могла, и он понемногу успокоился, дал умыть себя и переодеть и теперь сидел на кровати, играя телефонной трубкой. Коваль переодевалась, поглядывая в сторону сына, и едва не упала, заметив, как он прикладывает трубку к уху и бормочет в нее:
– Папа… папа…
«Надо же, как привязался он к Хохлу, про меня, небось, и не вспомнил!»