В восемнадцать ноль пять (мало ли как установлено время в системе автоматического учета) я собрался на улицу. Завтра решил прийти с увлекательным детективом и бутербродами, но наверху не выдержали – зазвонил телефон. Секретарша вице-президента произнесла строгим голосом:
– Александр Михайлович, поднимитесь к Сергею Геннадьевичу немедленно. Он сказал – немедленно.
Я пошел на второй этаж. В кабинет меня пустили не сразу.
– Подождите.
Хотелось сказать, что жду весь день, но понял: нервничать ни в коем случае нельзя, надо собраться, пересчитать узоры на паркете второго этажа, успокоиться. Минут через двадцать дверь открылась, оттуда показался Стукалин.
– Заходи, Александр Михайлович, разбираться будем.
Пол в кабинете был выложен фигурным паркетом— разноразмерными восьмигранниками. Черный цвет сочетался с янтарным. На отделку денег не пожалели. Расположенный прямо над моим, кабинет коммерческого вице-президента был гораздо серьезнее. На площадь выходило не окно, не стеклянная стена, а эркер. У предыдущего вице-президента подоконник эркера, симулируя важность его работы, был завален папками со счетами. Рядом с ними находился моднейший дирижабль – акустическое устройство для айфона.
А вот у нынешнего вице-президента, Сергея Геннадьевича Ефимова, на подоконнике стояло полтора десятка фотографий в изогнутых рамках, на которых позировал он сам и некоторое количество высокопоставленных лиц: одни были одеты в штатское, другие носили на плечах большие звезды, – но все до одного они отличались широкими щеками, хорошо известным мне типом глазок, повидавших на своем веку много разнообразного насилия, которое оставило в них свой характерный несмываемый след, и не сходящим с лица выражением абсолютной уверенности в собственных силах.
Моим руководителем Ефимов стал несколько месяцев назад. Сейчас он сидел спиной к своему шикарному эркеру, подчеркивая этим, по всей вероятности, то, что следить за суетой на площади ему некогда. Основной его работой было выступление в многочисленных комиссиях и подкомиссиях.
Волосы цвета старой, но очищенной от патины меди, с легким уклоном в рыжину, скрывали седину и подчеркивали выразительные черты его лица: хорошо вылепленный нос, голубые глаза, морщины, похожие на шрамы. Белокурая бестия на славянский лад, да и только. Орел. Или нет – лев зимой. Фигура и осанка пятидесятипятилетнего человека, не брезгующего удовольствиями, хорошо сохранились, более того – выглядели превосходно.
Сергей Геннадьевич был одет в обычный светлый Zara. Он никогда не носил ничего остромодного, объясняя: «Самое модное в человеке – фигура. На мне Zara сидит так, как на вас Ermenegildo Zegna никогда не будет». И был прав.
Начальник окинул меня недобрым взглядом с прищуром, который сделал его лицо значительно старше.
– У тебя две минуты, пиши заявление. Это для