– За месяц уже в седьмой раз принимаем роды, – вздохнула она. – И все с осложнениями… А теперь еще и мой бестолковый супруг оставил на меня цирюльню! О неприятностях из-за Барбары я вообще молчу. Не будь я так измотана, взвыла бы от злости!
В ней снова вспыхнула злость на Симона за его решение задержаться в Обераммергау. Вот так всегда: мужчины незаметно смывались, а женщинам приходилось управляться самим…
– Черт, мне разорваться надо, чтобы всюду поспеть!
Штехлин усмехнулась.
– Люди доверяют тебе, – сказала она. – Возможно, даже больше, чем Симону. И больше, чем мне. Кто бы мог помыслить такое десять лет назад, когда ты пришла учиться у меня…
Теперь невольно усмехнулась и Магдалена. Она хорошо помнила, как впервые помогала знахарке принимать роды. Она была тогда юной и неумелой и скорее мешалась, чем помогала. Многие роженицы тогда умирали еще во время родов от лихорадки, необъяснимой и неминуемой как проклятие. Но многим другим женщинам Магдалена смогла помочь.
– У тебя есть то, что мы, знахарки, зовем исцеляющими руками, – заявила вдруг Штехлин серьезным голосом.
– Исцеляющие руки? – Магдалена недоумевающе взглянула на знахарку. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, многие полагают, что их исцеляют лекарства. – Штехлин кивнула на многочисленные горшки с мазями и порошками, в беспорядке стоявшие на столе. – Но послушай старую женщину. Дело не столько в лекарствах, лечит прежде всего вера. И я говорю не о вере в Господа. Люди верят в тебя, Магдалена, они доверяют тебе. Ты к ним прислушиваешься. Это делает тебя хорошей целительницей.
Дочь палача молча посмотрела на свои мозолистые, покрытые пятнами крови руки. Действительно, за последние годы она стала не только хорошей повитухой, но и в цирюльне ее умения нашли всеобщее признание. Люди ценили ее, особенно в бедных кварталах Шонгау, в Кожевенном или здесь, у реки, недалеко от пристаней. Но в самом городе многие по-прежнему считали ее безродной палачкой, хотя ей стукнуло уже тридцать лет. Тем не менее к ней и к Симону тайком заходили горожане и более высокого положения, поскольку доверяли их умениям больше, чем ученому доктору. Зачастую люди даже испрашивали у Магдалены совета по житейским вопросам. Стоит ли пускаться в дальнюю поездку, как успокоить гневливого супруга, можно ли еще расторгнуть сомнительную помолвку…
– Значит, исцеляющие руки, – с улыбкой проговорила Магдалена и еще раз взглянула на грязные ногти и мозоли от работы в саду. – Что ж, этим рукам сегодня предстоит еще немало работы.
В окно неуверенно постучали. Она поднялась и крикнула:
– Можешь войти, Лукас! Все прошло хорошо.
Послышались торопливые шаги; затем дверь распахнулась и в комнату влетел молодой Лукас Баумгартнер. Он поцеловал спящую жену в лоб и неуверенно посмотрел на завернутого в пеленку младенца.
– Это… – начал он смущенно.
– Да-да, можешь быть покоен, это мальчик, –