– Двадцать лет назад я бы разбил стекло, – сказал Каргин водителю, – и выкинул этого урода! – кивнул на едва различимый сквозь пыльную витрину манекен.
Палыч внимательно отследил взгляд начальника и даже шагнул, правда, почему-то в сторону багажника (должно быть, за подручным средством), чтобы немедленно воплотить слово в дело. Каргин едва успел ухватить его за рукав.
Неужели, удивленно подумал он, когда машина, как иголка, протолкнулась сквозь заплатки дворов на Садовое кольцо, вшилась в его ткань, как черная пуговица, неужели у этой… как ее… Нелли Николаевны совсем нет вкуса? Как можно выставлять в витрине такие манекены? Надо сказать ей, чтобы убрала его от греха подальше или на худой конец переодела… Привыкший решать простые вопросы просто, а сложные умно, Каргин немедленно набрал по мобильнику номер Нелли Николаевны.
Машина ползла в крайнем левом ряду. Палыч опытным взглядом многолетнего нарушителя правил дорожного движения ловил момент безнаказанного выскока на встречку. Мигалка Каргину не полагалась, но Палыч ухитрялся ездить так, как если бы она – невидимая – украшала крышу.
В этот раз водительское чутье уберегло его от опасного маневра и – одновременно – вознаградило за осторожность.
На перекрытую встречную полосу из переулка с воем, кряканьем, мегафонным рыком вывернул кортеж премьер-министра. Железный поток прошелестел шинами, как новенькими денежными купюрами, мимо, но мгновенно сориентировавшийся Палыч успел практически на месте развернуться и встроиться в хвост кортежа, смахнув капли дождя с бампера замыкающей машины сопровождения.
Каргин мысленно восхитился своим водителем. У них тоже была черная машина с министерскими номерами. Правда, не шестая «ауди», как у серьезных людей, а всего лишь «Skoda superb». Со стороны могло выглядеть, что они как будто отстали на своей несерьезной машине, а теперь вот воссоединились с кортежем.
– Успеем, – обернулся Палыч. – Ребята в Белый дом, а мы с моста на Бережковскую и – в дамках.
Куда успеем? – удивился Каргин, но не успел спросить.
– Слушаю вас, Дмитрий Иванович! – встревоженно отозвалась директриса.
– Нелли Николаевна, – задушевно произнес он, – вы бы убрали это чучело из витрины, ему только в поле пугать… ворон.
Фрейд велик, подумал Каргин, уже хотя бы потому, что не имеет ни малейшего отношения к оговоркам. Но его вспоминают, как если бы он предсказал все оговорки на свете. Как если бы меня вспоминали каждый раз при слове «вода» или… «рыба». Боже мой, при чем здесь рыба?
Чем внимательнее вслушивался Каргин в слова Нелли Николаевны, тем глубже задумывался об этой самой неведомой, высунувшей рыло из нечистого океана психоанализа рыбе. Она (рыба), как библейский кит Иону, проглотила разум Каргина, и он (разум) беспомощно блуждал в ее темном, как подсобка, где Каргин встречался с Еленой Игоревной,