Из зеркала на меня смотрело сухое морщинистое лицо, не бритое дней пять. Натуральный обтянутый кожей череп с седыми, некогда заплетенными в косичку до лопаток, а теперь частично выбившимися и всклокоченными жидкими волосенками, тонкими губами, крупным тонким носом и здоровенными водянисто-голубыми глазищами. Вокруг глаз наблюдалась такая чернота, что сравнение с пандой приходило на ум само собой.
Я перевел взгляд на костлявые руки с узловатыми, воспаленными суставами артритника, заглянул под свою замызганную серую ночнушку («нижняя рубаха» – услужливо поправила меня память) – нет, не задирал подол, тощие и перевитые венами цыплячьи ножки и так видны были хорошо, просто ворот широкий оттянул и заглянул.
Красота, кожа да кости. Где мои сто десять кило сплошной мускулатуры? Ни одна сволочь не верила, что я айтишник. Где мои густые черные волосы? Где мои сто восемьдесят сантиметров роста?
Хотя с ростом – это я зря. Тот типус, в которого я попал, судя по ощущениям, ниже не так уж и намного – сто семьдесят сантиметров точно будет.
И, наконец, где мои двадцать четыре (ну ладно, почти уже двадцать пять) года?!
Ой, что-то сердечко зашлось, как после пробежки на пятый этаж с системником, и ноги подкашиваться начали… А ничего, мы обратно, по стеночке, до топчана – и приляжем. Черт, не так-то и просто улечься с больной спиной, оказывается! Радикулит, что ли? Ну, надеюсь, геморроя хоть нет…
Память услужливо подсказала, что да, таки есть. Поцарствовал, Дадон фигов! Тут об уютной могилке со всеми удобствами думать надо, а не о троне. Царевич… Это в сказках царевичи – молодые балбесы, а в реальности, получается, – старые пни. Сколько ж мне теперь? Лет семьдесят?
Память немного поподвисала, а потом выдала результат: двадцать восемь лет и шесть месяцев.
Скока?!
Я аж чуть не подскочил на месте от такой новости – больная спина не пустила.
Это в какие такие тяжкие я при прошлой жизни ударялся, что так свой облик поизносил?! Да наркоши конченные в таком возрасте выглядят приличнее и моложе!
Память подгрузила какие-то дополнительные ресурсы мозга и сообщила, что год состоит из двадцати четырех месяцев по двадцать восемь, а каждый третий – по двадцать семь дней. Итого в году шестьсот шестьдесят восемь (ну или девять, если год високосный, что бывает шесть раз за десятилетие) дней.
Удивительно-то как! Я-то думал, что на параллельную Землю попал, а тут, ты погляди-ка, Земля какая-то прям вовсе перпендикулярная выходит.
Так, и сколько ж мне на наш счет тогда получается? Я прикрыл глаза, накрылся одеялкой – зябко тут все же, в одной ночнушке, и принялся вычислять в уме.
Блин-компот, ну хоть простейший бы калькулятор! Сбивался раз пять, но по всем прикидкам выходит, что этому телу – едва за пятьдесят. А чего я выгляжу тогда так погано? Может, правда, излишества, аморальный образ жизни и все такое-прочее? Нет, это вряд ли – стоит только на руки посмотреть. Они не только артритные, но