Snt. Питер
Вырвало опять в приступе людом
Выход метро…
Теплым и затхлым пожилая отдышка
Его на площадь…
Натягивает, ворча на суставы, каменное
Сырое пальто…
Спрятать от пушек Балтийского ветра
Святые свои мощи…
Флейтой по горлышко переход наполняет
Худой мальчик…
Выводит другой на стене огрызком слова
О смерти Бога…
За ручку Луны звенящую крутит Землю
Черный шарманщик…
Беззубой улыбкой встречая гостей
У трактира порога…
Там Свет разливают в бокалы – согреться
В большой Темноте…
Простудившихся с головою в ваннах купают
С медом и молоком…
Времена лихорадки, «неспособные в общей
Своей слепоте…»
Петр казнит на столе как орехи, гранитным
Судьи молотком…
Белой ночью…
Загнанный мрак, казалось, вот-вот закричит, что есть мочи.
Лапы сведенные режут шаги все медленнее, все короче.
Прижатый к земле хрипит, брошен в канавную клеть.
Получит каторжной пайкой свои полтора часа ночи…
«На пляже у теплого океана…»
На пляже у теплого океана,
В джунглях или на одинокие скалы,
На лугах ли, у заснеженных гор…
Не решила где приземлиться…
Остановилась и проиграла спор.
И упала, как, когда и куда попало.
Скалярная Птица…
Асгард. Обед
Восковыми прыщами покрылся стол.
Один один продолжает пир
В тарелке лицом храпит о любви
Шекспир…
«Я наконец-то собрал всю радугу – вот…»
Я наконец-то собрал всю радугу – вот.
И воздуха набрал про запас в рот…
Через пару секунд оторвусь, не ждите…
Я нашел через Стикс брод…
Я вашим отцам передам весть.
Что в вас от них самое лучшее есть,
Что их вспоминают не часто, но гордо.
И кое-как сохраняют – честь.
Богам расскажу – как отдавали,
Признаюсь в конце о всём, что украли.
Как смеялись над злом, и зло посмеялись…
Как себе обо всём и всем наврали…
Вернусь, разобью кулаком окна.
Вином изнутри голова взмокла.
В каждой доле пространства за разбитым окном —
Кривые зеркальные стекла…
«В ночь перед Днем Всех Святых наряжусь падшим…»
В ночь перед Днем Всех Святых наряжусь падшим.
Вдруг постучусь в крепко закрытые неба двери.
В блаженной толпе с трудом проберусь к Старшим.
Спрошу, когда нам заплатят по нашей Вере.
Отвернут от меня свои золотые, наглые рожи.
Нет белого на черном, придуманном ими свете.
Снова зашьют в тесный мешок из костей и кожи.
Запишут