Действительный человек в стихии самоутверждения (а не какие-то там «значения» человека) – эпицентр антропологических рассмотрений. На них ex definitio не могут притязать ни физиология, ни психология, ни социология. Дело не столько в том, что жизнь полнее законов любых наук, сколько в том, что законы данных наук не достаточны, не годны для выражения «человеческих жизненных явлений». Аналогичное – по адресу правовых законов. Скажем: общественные установления запрещают работать то в пятницу (мусульманство), то в субботу (иудаизм). Ну а если поверх казусов и конвенций есть потребность вершить дела благие? Веления традиций, статей права отступают. Вопреки всем и всяческим регламентам жизнь неизбежно реализует «иной закон, противоборствующий закону ума моего»56.
Способом рефлективного освоения естественного самотека спонтанейной человеческой жизни, где мы, принадлежа земле, желаем неба, пребывают методологический холизм (о котором тонко высказывали некогда немецкие романтики), синергизм, синкретизм, улавливающие «личный характер бытия», персональную ипостасность, какую даже гипотетически нельзя устранить из «живого сознания»57 в его отношении к миру.
Целенаправленный поиск приспособленных к движению в антропной среде жизневосприимчивых понятий заставляет пересмотреть традиционный триединый образ реальности: соматическое – психическое – идеальное (объективно логическое). Онтология антропологии гораздо стереоскопичней.
Отправной пункт антропологической риторики, ее выразительные рубежи и упоры составляют причастность и сопричастность позитивночеловеческому. Долгосрочное достоинство подобного взгляда в конкордантности неувядающей формуле «человек – мера всего», которой сообщается специфическая редакция: мера именно личностного, а не публичного или объективно логического. Человек – мера в случае «публичного» – социально выхолощен. Человек – мера в случае «объективно логического» – эйдетически безличен. Налицо утрата персонального духа (действующего по свободному усмотрению), обложенного непреложно осязаемой надчеловечной реальностью и вследствие того неподлинного, падкого на заемное, заказное. Операция индивидуализации же дает искомый эффект: вытравляя наведенное, беря душу на мучительном изломе собственного выбора, она выдвигает на авансцену откровение – неотвратимый индивидуальный ответ на многосмысленные жизненные вопросы, которые «сами собою возникают в душе каждого» (Фет).
Формами драматургических заострений всех тончайших движений по выработке судьбоносных ответов на жизнезначимые вопросы в широком диапазоне самоорганизации и мобилизации внутреннего универсума от миротворения до умиротворения выступают уровни потаенной сущности человека.
Уровень