Так пролетел квартал, и на макушке лета вышла первая партия новой биологически активной добавки, появления которой уже с нетерпением ждали многие, нашпигованные бойкой рекламой. Андрей Ильич решил, что можно перевести дух. В пятницу вечером он наконец вернулся домой, где уже ждали запотелый графинчик, малосольный хрустящий огурчик, горячий ужин и уютный диван с бормочущим рядом ящиком, под который так хорошо засыпалось. Домработница встретила хозяина как дорогого гостя, но с порога принялась выговаривать, что Андрей Ильич себя не жалеет совсем.
– Так нельзя, дорогой вы мой, совсем не думаете о здоровье. Исхудали, глаза ввалились, цвет лица землистый. Здоровье надо беречь смолоду.
– Совет мудрый, но запоздалый. Молодым меня уже трудно назвать, согласны?
– Нет, не согласна. Вы мужчина в расцвете сил, это я вам как бывший врач говорю, только заботиться о себе нужно. В гостиной, у телефона – листок, я записала все звонки: имена и время. А перед самым вашим приходом звонила женщина. Представилась Аполлинарией Нежиной, обещала перезвонить через час. Этот звонок я записать не успела.
– Вы заслужили хорошую премию, – заявил с улыбкой Лебедев, готовый озолотить прилежную старушку. – Вам цены нет, Римма Андреевна, за вами как за каменной стеной.
– Согласна, – заважничала отставная врачиха. – Золотые слова, возьму их себе на заметку. До завтра, Андрей Ильич, и не обижайтесь на мою болтовню.
Междугородний звонок раздался через три часа и десять минут. Позади остались возбуждение, полпачки выкуренных сигарет вместо одной запланированной сигары, унылый концерт попсы, разбавленный идиотизмом остряков-юмористов, звонок от Женьки Егорина, пристающего расслабиться в предстоящий выходной за шашлыками, размышления под звездами на балконе, треп с клубным приятелем. На исходе первого часа он пытался спрогнозировать следующую неделю, на исходе второго – взбодрить себя виски, в третьем принялся вспоминать, надеясь, что старая душевная боль перешибет нынешний зуд. Последняя попытка оказалась неудачной. Андрей с удивлением понял: прошлое стало прошедшим, сейчас позарез требовалось настоящее – то, что околачивалось в Майске и плевало на собственные слова, вынуждая маяться ожиданием.
Когда, наконец, раздался звонок, он готов был послать к черту весь мир и себя в первую очередь.
– Да!
– Здрасьте, это я.
– Кто – я?
– Аполлинария Нежина.
– Ты, кажется, обещала позвонить через час?
– Ага.
– Как