Нажмет один – загораются синие лампочки. Нажмет другой – красные. Третий – свет гаснет. Четвертый – вспыхивает справа вверху. Пятый – слева внизу. Вся осветительная аппаратура у него в руках.
Капельмейстер рассаживает свой оркестр под полом сцены. Гремят пюпитры. Заведующий шумами и звуками носится с какими-то колоколами, баллонами сгущенного газа, свистками, трещотками, при помощи которых будет производить звук идущего дождя, шипящего паровоза, цоканья конских копыт, гром трамваев, свист ветра…
Парикмахер в белом халате красит и расчесывает на болванках парики.
Вся громадная машина театрального производства приведена в движение. Теперь премьера неотвратима.
Готовые декорации, поднятые на невидимых, бесшумных лебедках, скользят в воздухе через сцену. Пробуют свет прожектора. Актеры выходят в гримах и костюмах к рампе. Режиссер командует:
– Подрезать слегка бороду. Больше румянца. Немного седины в виски. Мягче подбородок.
Рабочие втаскивают мебель.
Автор опять перестает узнавать своих персонажей. Они страшно новы и мучительны в своей новизне.
Администратор посылает в типографию афишу.
Наконец – премьера.
Автор сидит в шестом ряду. Он страстно сжимает локоть режиссера. Публика приятно волнуется. Премьера! Свет медленно гаснет. Загорается рампа. Все кончено. Идет занавес.
1929
Актер
У дверей трактирчика стоял длинный автомобиль с погашенными фарами. Из открытых настежь окон слышался хриплый голос певца. Звуки гитары и смех сопровождали каждый куплет. Я вошел и увидел картину, поразившую меня бесподобной своей живописностью. Посредине комнаты пел и представлял человек.
Это не был профессионал, бродячий комедиант и бездельник из породы тех, что, сладко закатив глаза, поют под гитару «Санта Лючия» на палубе неаполитанского пароходика, бегущего по купоросовой воде из Сорренто на Капри, а потом, фатовато играя коралловыми брелоками, обходят иностранцев, собирая в пропотевшую барсалину бумажные лиры. Это был веселый любитель, шофер по профессии, бескорыстный остряк, душа общества, комик-эксцентрик и импровизатор.
Он стоял посредине комнаты с большой гитарой в руках, слегка пьяный, возбужденный в равной степени вермутом и успехом, юмористически подмигивая зрителям. Поверх брюк на нем весьма условно болталась наспех сымпровизированная зеленая юбка. К носу была каким-то образом пристроена винная пробка.
– Смотрите, смотрите, он показывает попа, – закричал мокрый от пота и слез незнакомый человек и, схватив меня за плечо, вдруг затрясся в приступе гомерического смеха. – Смотрите… Мадонна… Можно сойти с ума… смотрите, какая каналья этот поп… Он исповедует хорошенькую синьорину… и у него… смотрите… у него… ха-ха-ха…
Он