В отличие от объективности закона, который полагают исходящим от природы, растворенным в ней и господствующим над всем, что ни есть вещественно-телесного, Слово и слова субъективны и, по видимости, бестелесны и воздушны, поскольку исходят от тех, в ком заключены дыхание, душа и дух101. Образно отделяясь от вещественной природы, одушевленность не вполне предрешает, но допускает выход из покорности превосходящим силам судьбы и закона, в которой человек буквально, в телесном смысле оставался субъектом – subject, то есть подлежащим, пребывающим «под…» их властью102.
Со всей одушевленностью, однако, человек, обремененный нуждой, страхами и сомнениями, вряд ли нашел бы в себе самом дух той силы и правды103, что сопоставима была бы с мощью судьбы и природы. Сначала он полагался на языческих богов, подвластных, впрочем, как и он сам, закону и не таких уж всесильных104, а потом – на Всемогущего Бога, потому что лишь Духу бесконечной силы и бесспорной правды под силу всерьез оспорить господство прежнего, ветхого закона. Произвол и дерзость против судьбы и законов, запретов и богов случались, конечно, до Моисея и Христа, как и после них, но больше известны в преступлении, тираническом беззаконии, в лучшем случае – в героическом дерзании, иногда красивом, но все равно наказуемом и трагически бесплодном. Случаи прежнего законодательства, такие как законы Ликурга, Драконта, Солона, XII таблиц, эдикты претора и другие, не столь знаменитые предстают не первотворением, в отличие от Моисеевых Заповедей и тем более от Нового Завета, а воссозданием и утверждением закона в письме, приведением его в порядок – всегда в покорности ему. Законы же от Святого Духа и Слова человек получал в откровениях и писаниях Ветхого и Нового Завета, в Его схождениях105 и пророчествах. В исламе и теперь считают закон исходящим лишь от Аллаха и вполне изложенным лишь в Коране, что отнимает законодательные права у земной, человеческой власти, чтобы низамы и фетвы, иджма и кияс предназначены были только изъяснять закон и дать ему исполниться106.
В Новом же Завете, особенно в Нагорной проповеди, Господь не только дал новый закон, отменяя частично прежний, но и человека призвал к соработничеству в братской любви, позволяя это так понимать, что и воле людей предназначена часть этой работы107. Такому призванию предстоит исполняться в области морального долга и свободного выбора, из которого растет новое право в новом этическом измерении108. В этике духовности mores (нравы) из обычной повадки-норова перешли в мораль (нравственность) с именем того же корня, но с приращением к ним духовности109. Добро из благ богатства и безбедности