В тот момент она предстала перед ним в новом свете. Ее ледяная маска упала, обнажив мокрые красные щечки, и она в один миг превратилась для него в самое чистое существо, какое он только знал. А ведь он сам был тем, кто уже давным-давно потерял все доступные человеку виды непорочности.
Лотто не сомневался, что, как только они получат дипломы и сбегут в город, наконец, заживут счастливо. И они действительно были счастливы, хотя и оставались, по сути, чужими людьми. Вчера, например, он выяснил, что у нее аллергия на суши. Утром он говорил с Салли по телефону, а Матильда в полотенце вышла из душа, и в этот момент Лотто вдруг с пронзительной ясностью понял, что у Матильды действительно нет своей семьи. То немногое, что она рассказала ему о своем детстве, было ужасно мрачным. Он буквально видел все это: бедный район, побитый трейлер, злобный (хотя она подразумевала кое-что похуже, чем просто злобный) дядя. Самым ярким ее воспоминанием о детстве был вечно работающий телевизор. Затем окончание школы, стипендия и модельное агентство – запасной аэродром.
Именно истории о прошлом и помогали им срастись.
Матильда рассказала, как в детстве, живя в глуши и будучи страшно одинокой, позволила пиявке жить на внутренней стороне своего бедра целую неделю. Как, благодаря какому-то чудовищу, которое встретила однажды в поезде, смогла стать моделью.
Ей, должно быть, понадобилось недюжинное усилие, чтобы перевернуть эту мрачную и тяжелую страницу жизни и оставить прошлое позади. Теперь у нее был только Лотто. Ему нравилось думать, что он стал для нее всем, и поэтому он не просил у нее больше, чем она могла бы сама предложить…
А на улице тем временем исходил жарким паром нью- йоркский июньский день. Вечеринка должна была вот-вот начаться, и вскоре толпы университетских приятелей вломятся в их пропитанный летом дом и станут поздравлять их с новосельем. Но ведь пока они были одни?..
– Уже шесть, – сказала Матильда в ответ на его предложение. – А мы пригласили всех на пять-тридцать, не успеем.
Но Лотто уже не слушал ее. Он запустил обе руки под ее павлинью юбку, под резинку влажных хлопковых трусиков. Они были женаты. Он имел на это полное право. Она выгнула спину, упираясь ладонями в высокое дешевое зеркало, которое, в компании с матрасом и пирамидой чемоданов, где они хранили все свои вещи, и составляло нехитрую обстановку их спальни. Полоска света, падающая из щели в оконной раме, плавала по блестящему сосновому полу.
Лотто стащил ее трусики до колен и пробормотал:
– Мы быстро.
На этом дискуссия была окончена.
Он видел в отражении, как она закрыла глаза, как кровь прилила к ее щекам, губам и шее.
Ее влажные ноги подрагивали. Лотто пьянило все это. Эта квартирка в Вест-Виллидж, великолепный садик, за которым ухаживала старая английская ведьма, живущая наверху, чьи гигантские колготки в этот самый момент покоились на подоконнике среди тигровых