А-хо! А-хо! Запах туманил ей мозг. Лисица металась в траве, зная, что ничем, ничем не может помешать мучителям. Правда, у нее мелькнула отчаянная мысль – броситься прямо на человека, который схватил ее мужа. Может, тогда А-хо удастся вырваться и спастись. Но лисья природа запрещала ей поступать так, ведь открытое нападение на людей не в повадках диких животных. Разумеется, загнанная в угол, лисица могла кинуться на человека, и все же инстинкт, заставлявший держаться от людей подальше, всегда сохранял над ней неодолимую власть. Оставалось одно – затаиться, припасть к земле и наблюдать, как убийцы терзают А-хо. Беспредельное отчаяние овладело ею. Наконец она почувствовала, что это зрелище выше ее сил, и собралась броситься наутек, чтобы, обезумев от горя, мчаться не разбирая пути. И вдруг душераздирающий вопль – она не узнала голоса А-хо, но догадалась, что это кричит он, – заставил ее окаменеть. Она увидела, как один из охотников высоко занес лопату и с размаху опустил ее. Раздался звук, леденящий кровь звук. Он напоминал скрежет железа, вонзившегося в дерн. Но О-ха поняла – все кончено. Ни единого вскрика не вырвалось больше из груди А-хо. До лисицы донесся запах крови, и, не помня себя, она кинулась прочь. В горле у нее стоял душный комок.
Остаток дня О-ха провела в полном смятении. Затуманенный горем разум не позволял ей осмыслить случившееся, поверить в очевидное. Мысль о том, что А-хо мертв, была так невыносима, что лисица противилась ей всей душой. Да, она была у норы, она видела, слышала, ощущала и все же не могла признать, что стала свидетельницей гибели мужа. До самых сумерек лисица лежала в траве, пытаясь собраться с силами. Чтобы заглушить сосущий голод, она пожевала мерзлых кореньев. Казалось, с тех пор, как она лакомилась кроликом, прошла целая вечность.
Когда темнота спустилась на землю, лисица вернулась в Лес Трех Ветров. До нее не донеслось ни единого звука или запаха, предупреждающего о близости человека, и она направилась к своей разрушенной норе.
Люди лишили ее жилища. Вся земля вокруг была вздыблена, на темных прелых листьях валялись комки смерзшейся глины, а на месте узкого лаза зияла огромная яма. С содроганием О-ха заметила на узловатых корнях дуба бурые пятна запекшейся крови.
Нутро ее болезненно сжалось. Она не могла больше себя обманывать. Горе обожгло ее, как огонь.
– А-хо! – с дрожью в голосе позвала лисица.
В ответ лишь ветер вздыхал в ветвях деревьев.
– А-хо, откликнись, умоляю! Зачем ты пугаешь меня?
Пара лесных голубей, громко хлопая крыльями, поднялась с ольхи на опушке.
– А-хо! А-хо!
Она звала до хрипоты, зная, что он уже никогда не ответит. Люди отняли у него жизнь. И даже тело его они зачем-то унесли с собой.
Вдруг в душе ее вспыхнула надежда: а что, если