Разумеется, эта просьба была немедленно выполнена. Счет за книги, как и положено, поступил в канцелярию императрицы… Корсаков своих денег не тратил, впрочем, что такое – свои деньги? От императрицы за два года своего фаворитства он получил около семисот двадцати тысяч рублей. Как говорится, жил – будто сыр в масле катался…
Как же ему завидовали!!!
А между тем чем дальше, тем менее счастливым он выглядел. Менее счастливым – и менее здоровым. И вскоре стало известно, что новый фаворит харкает кровью – у него слабые легкие…
Графиня Брюс, которая за это время отшлифовала, отточила и огранила свое мастерство притворщицы до невероятной, непредставимой степени, услышав про болезнь Ивана Римского-Корсакова, едва сама не захворала от страха. Теперь она смотрела на Ивана, едва сдерживая слезы (то есть когда была уверена, что сего не видит Екатерина, ну а если в этом уверена не была, то старалась на фаворита вовсе не глядеть, от греха подальше). Она была убеждена, что Римский-Корсаков на нее не обращает никакого внимания, но вот как-то раз они столкнулись на узкой лестничке, и Иван резко загородил ей дорогу:
– Что это вы, Прасковья Александровна, на меня так жалостно поглядываете? Уж не в первый раз примечаю! Погодите хоронить раньше времени, я еще и не помер, и вы с покровителем вашим будете слишком разочарованы!
– О чем это вы, сударь? – пробормотала Прасковья, жадно глядя в его лицо, которое казалось ей ослепительным, словно солнце.
– Ну как же! – хмыкнул Иван. – Слухи ходят, светлейший князь замену мне ищет. Чем уж я ему не потрафил, не знаю, а только задумал он другого возвести на ложе к государыне.
– Что за чепуха? – изумилась Прасковья. – Впервые слышу о таком.
– Неужто? – едко проговорил Римский-Корсаков. – Ну, стало быть, еще услышите. Без вас в таком деле не обойдется, сами знаете! Вы первая от всякого яблочка откусываете, а потом государыне передаете, чтоб дожевала.
Прасковья не поверила ушам. Что ж он говорит?! С ума сошел?! Это ж измена, такие речи вести! И она в ужасе оглянулась, не слышит ли кто.
– Чего озираетесь? – задиристо спросил ополоумевший фаворит. – Ищете, кого на подмогу кликнуть? Чтоб хватали меня под белы рученьки да волокли на расправу? Небось с вас станется!
– Да вы, сударь… – начала заикаться Прасковья. – Да вы что?! Как вы смеете?! Я доносительствовать не приучена! И коли у вас в голове такие гнусности относительно меня, то не я эту кашу заваривала и слушать сие не намерена! Извольте пропустить меня. Не желаю я больше ни видеть вас, ни говорить с вами!
И она ринулась мимо, однако далеко не ушла: Римский-Корсаков вдруг схватил ее и прижал к себе.
– Бегаешь от меня? – пробормотал, задыхаясь. – Уже который год бегаешь? Куснула да выплюнула? Не по нраву пришелся? А я, может… а ты меня спросила? Думаете