Кирилл помолчал.
– Заур Ахмедович, – сказал он, – вы хотите вложить двести миллионов долларов и получить за это тридцать процентов проекта с потенциальной капитализацией под двадцать миллиардов.
– Будем реалистами, – ответил Кемиров.
Кирилл не нашелся, что возразить. Половина президентов республик, у которых во дворе вооруженные автоматчики жарят барана, попросила бы половину акций от двадцати миллиардов, причем не вложив ни копейки. Другая половина продала бы весь газ республики за пару миллионов долларов, но зато переведенных сразу на личный счет.
– Объясни ему, что если он хочет получить газ, он должен построить завод, – мягко повторил Заур, – а то очень многие обещают висячие сады, а когда они получают газ, как-то все кончается добычей сырья, и они пытаются извиниться десяткой на оффшорном счету. Объясни ему, что мне не нужна десятка. Она у меня и без него есть.
Заур повернулся и пошел вниз, в гостиную.
Гостей стало еще больше: Кирилл не знал почти никого, кроме Гаджимурада Чарахова. Гаджимурад был сын покойного друга Заура, начальника Бештойского РУВД Шапи Чарахова. Как оказалось, сейчас он был мэром Торби-калы. Это был высокий, крепкий мужчина лет двадцати семи, бывший призер чемпионата Европы по вольной борьбе; короткая его стрижка не скрывала сломанных ушей, на боку висел «стечкин». Рядом с ним сидел министр финансов по прозвищу Фальшивый Аббас (он был золотой души человек, а прозывался так потому, что когда-то печатал фальшивые деньги), и сорокалетний русский с приятным плоским лицом и улыбающимися глазами. В гостиной был включен телевизор, и по нему показывали разрушенный взрывом дом.
Баллантайн и Штрассмайер слушали с напряженным вниманием. Гаджимурад, как мог, комментировал, и Штрассмайер был видимо впечатлен тем, что президент республики лично раздал семьям погибших свои собственные деньги.
– Но