И еще он бубнил так же занудливо скучно, как старичок, пока из школы не прибежал Савка.
Савка – моя тайная зависть и непомерная гордость.
Не снимая болтающуюся на боку полотняную сумку с книжками, набычив короткую толстую шею, он спросил непонятно кого, словно об этом нужно было еще спрашивать:
– Правда… пришло наконец… папка погиб?
– Пришло, Савва, да не его рученькой писанное! – взъярилась вдруг тетка и привычно перекрестилась. – Пришло, Господи, прости ты нас окаянных. Таким бестолковую свою шарабанку удержать на плечах целой мудрено в мирное время, а их гонют еще черте-те куды.
– Не-е-ту! Ох, горькая долюшка! Нету вашего папы, детки мои: Митя, Савва, Пашенька, осиротели навек! – колотилась затылком о стену, завывала мама: все на ней расстегнулось, все растелешилось, вся она была грязной, в навозе, руки обвисали безжизненно. – Уби-и-или, ироды, поганая немчура!
– Погоди, мам, постой! Это же не похоронка! Да на войне таких случаев сколько хочешь, – бурчал набыченно Савка, зыркая на маму исподлобья.
– Горесть одна! Горесть одна от тебя, свет наш, Иван Игнатьевич! – точно не замечая наше с Савкой недружелюбие к ней, не то так сочувствовала отцу, не то осуждала его тетка. – Наперед ить знамо было, чем оно кончится для тебя, да вслух не смела молвить. Бога просила по ночам уберечь для детишек, да и-и-и, Бог-то наш! Тоже любит поклоны себе, как всякое начальство, а бить-то по нынешним временам некому да и негде. Свечку по успошему негде поставить, до самого Славгорода ни единой церквушкию Осиротил, осироти-ил сынков, Ванюша-самохват, попер безоглядно, сломя башку. В пулеметчики напросился.
– А че бы… Хромоногий он что ли, как Лунякин-скотник? Итак почти на полгода позже первых.
– Так навовсе броню давали как бригадиру.
– Лунякину надо броню, не отцу, – все бычился Савка и гнул свою шею, пытаясь исподлобья ожечь тетку яростным взглядом.
– Свет сошелся на твоем Лунякине!.. Сам директор приезжал уговаривать.
– Его ровня воюет, а он валандался бы тут с бабами…
– Дурак! Дурачок неумытый! Соплей на кулак еще не мотал… И-ии, порода безмозглая!
– Жить-то как, – тоскливо завывала мать. – Где ж одной троих прокормить да на ноги поднять?
– Я работать могу, – дулся Савка.
– Вот, о чем и сказано было! – Тетка всплеснула руками. – Вот она