– Шел по улице и бормотал что-то, вроде: видел все и уразумел, что видел, но не для этого рода, а для родов отдаленных, которые явятся.
Капитан поскучнел.
– Кто такой?
– Я писец правды, – спокойно ответил старик. – А кто вы, добрая стража, совсем не похожая на ту, что видел?
Менты гоготнули.
– Мы писцы обвинительных протоколов.
В глазах капитана мелькнул интерес.
– Постой, ты не монах? Жил где-нибудь в скиту? Или бомж?
– Я прибыл оттуда, куда не проникнет, даже через игольное ушко, ваш род стражей.
Нет, это не бомж. Старовер?
Второй полицейский, держащий старика, ухмыльнулся.
– Он тут известен. Проповедует любовь к врагам.
– Из радикалов?
Их много пришлось гонять на митингах, хотя капитан против них ничего не имел. Приказ, ничего личного.
Он представил вереницу тупых алкоголиков и воришек, что прошла за двадцать лет службы. Это была тяжелая возня с запахом блевотины, пьяным матом и тут же, после наручников, рабским заискиванием. Их запахом пропахла вся ментовка. Жалел их, безвольных, трусливых, с мгновенными вспышками ярости, внимательных к чужому добру. И задиристых «радикалов», с которыми не знал, что делать. Подозревал, что люди готовы на все, и был противостоянием этой бездне. Жалел, но считал, что их надо бить палкой по голове. А этот тип занятный.
Старик пронзительно смотрел на него.
– Тьма тем лет прошли, а бич еще не стал божьим бичом. Остался бичом демонов.
– Ты о чем?
– Мне ведомы твои мысли, стражник. Они, как черви, копошатся в твоей голове. Из семени вашей сети стражников произойдет источник чистых и справедливых охранников порядка.
Один из полицейских поднял дубинку-«демократизатор». Капитан, неизвестно отчего, почувствовал острое раздражение, переходящее в недоброжелательство, как обычно перед неуступчивыми «радикалами».
– Как ты смеешь!
– Сегодня ты встал с похмелья, с тупой головой, и только пресс-секретарь Олечка возбудила в тебе радость.
Капитан изумился: и правда, вчера нажрались с соседом, а красавица Олечка – эх, как бы я с ней!.. Откуда это старик?
– Надо тебе изменить все. Увидеть то, что забыл.
Капитан понял, что здесь дело необычное.
– Это о тебе, старик, ходят разные слухи? Будем готовить бумаги. Посидишь за агитацию.
Старика схватили за руки. Он засмеялся.
– Ты не такой. У тебя дома есть полка книг-писаний, открывающих мир, и дочерь твоя светлая – свет в окошке, и Олечка волнует тебя невозможным. А ты тешишь себя тщеславием власти, превратил свою должность в доходное дело, и не знаешь ничего другого.
Капитан оторопел. Он был обычным ментом, как их по привычке величал народ, со своей мятой формой, как бы отлитым однообразной службой. Опасный старик! Наверно, умеет расковырять душу. И почему-то подумал о невыносимости своей работы. Вранье, что на страже людей. Ничего, кроме усталого равнодушия, она не дает. И увидел свою ментовку – однообразные кабинеты с потертыми желтыми стенами, тюремным запахом, – с каким-то опричным порядком.
Лязгнули замки камеры предвариловки, с решеткой впереди для постоянного обозрения задержанных. Менты ввели туда не сопротивлявшегося старика.
Старик сидел в камере неподвижно, сложив ладони вместе. Его лицо подобрело, словно оградили от внешних опасностей.
Наутро отделение полиции переполошилось. В камере старика не было!
– Куда ты его дел? – кричал капитан на заспанного дежурного.
– Замки закрыты, я не открывал.
Капитан был испуган, как будто рушилась его карьера. Это было ЧП. Об этом проколе узнают – очередной провал в полицейской машине. Да еще с мистическим уклоном. Известная личность. Явно гипнотизер. Сколько вреда окажет, если не поймать!
Многие видели необычного старика, мелькавшего на улицах. В отрешенном взгляде его была сосредоточенность, словно искал что-то над суетой вокруг.
Он остановился перед обшарпанным кирпичным зданием некоего института, заполненным несметным числом фирм и фирмешек, арендующих здесь площадь.
Старик радостно шагнул в вестибюль. Ему преградили дорогу аккуратно одетые демоны с крепкими руками. Их руки сомкнулись в пустом месте, где должен быть старик. Он уже был у спасительно открывшегося лифта.
Помещение моей общественной организации было грязным, на потолке висели пласты штукатурки, углы завалены журналами и газетами. Ярким пятном на стене выделялась картина, подаренная какой-то бабкой-художницей. Мы организовали ее выставку, и она не желала брать деньги за свой подарок.
Ремонта не делали – не было денег, да и зачем: не свое, могут выгнать в любую минуту. Сотрудники подняли головы от компьютеров.
Старик остановился, осветив странной улыбкой,