Но его раны были реальными, о чем свидетельствовали многочисленные кусочки железа, удаленные из его ноги, которые он потом в течение многих лет хранил в бумажнике. Однако раны были не только физическими, но и моральными. Хоть его нога и действительно напоминала «лошадь, помеченную пятьюдесятью владельцами», но она еще и спровоцировала множество бессонных ночей, во время которых Эрнеста преследовал образ смерти. Потому что раны имеют удивительное свойство – они делают смерть более ощутимой, напоминая каждый раз о жестоком сражении и боли. Тем не менее эти раны были очень важны для будущего писателя, и в 1954 году Хемингуэй заявил Хотчнеру, что «каждый настоящий писатель должен быть тяжело ранен в жизни, прежде чем он начнет писать серьезно. Когда получил рану и пережил это, можно считать себя счастливым – о ней надо писать, и к ней нужно оставаться таким же привязанным, как ученый в своей лаборатории. Не стоит обманывать или притворяться. Надо просто честно извлечь пользу из своего ранения». Мысль о том, что жизнь – это борьба, Эрнест пока еще не сформулировал четко, но в его будущих произведениях будет много героев с ранами или увечьями: Джек Барнс в романе «И восходит солнце», Гарри Морган в романе «Иметь или не иметь», Сантьяго в повести «Старик и море» или еще полковник Кантуэлл, в уста которого в романе «За рекой, в тени деревьев» он вложил следующую фразу: «Я люблю только тех, кто воевал или был искалечен. Среди остальных тоже есть славные люди, я к ним отношусь хорошо и даже с симпатией; однако настоящую нежность я питаю только к тем, кто был там и понес кару, которая постигает всех, пробывших там достаточно долго».
Всего в 20 лет Хемингуэй уже был человеком с ранениями, и он рано насытился опытом войны. В письмах, что он писал родителям, он пытался как-то успокоить их относительно своего состояния, но тем не менее за завесой иронии мы можем почувствовать страх: «Снаряды не так уж страшны, если нет прямого попадания. Конечно, может задеть осколком. Но при прямом попадании на тебя градом сыплются останки товарищей. Буквально сыплются». И там же: «В этой войне нет ничего смешного. И это так. Не скажу, что война – ад […], но раз восемь я предпочел бы угодить в преисподнюю»[13].
Позже Эрнеста перевезли в Милан, в роскошный особняк, превращенный в госпиталь. Независимо от проблем со здоровьем его восстановление шло неплохо: он каждое утро получал настоящий американский завтрак, мог есть на террасе, лежа в плетеном кресле и слушая