Двухметровые крылья пернатого гиганта ударили воздух, и вожак в одно мгновение почти настиг крошечного по сравнению с ним ворона. Тот, увидев погоню, заметался, но путь в сторону села был ему отрезан. Черная птица, уже поднявшаяся над верхушками деревьев, камнем упала вниз и, петляя между стволами, попыталась скрыться, спрятаться от своего страшного противника. Однако ивачь и не подумал преследовать ворона между ветвями, вместо этого он поднялся еще выше, зорко отслеживая метания ворона среди деревьев, а спустя несколько мгновений великан вдруг сложил свои огромные крылья и камнем упал в лес. Послышался короткий придушенный крик, слабый хруст сухого валежника под деревьями, и все стихло.
Через несколько минут волки собрались около своего вожака, сидевшего на упругом ковре сопревшей хвои под серой сумрачной елью. Рядом с ним лежал невысокий молоденький паренек с порванным горлом.
«Закопайте его, ребята... – прозвучала грустная мысль вожака, – а то я что-то устал...»
Четверо волков в очередь вырыли лапами неглубокую яму, столкнули туда тело молодой убитой рыси и, забросав его землей, аккуратно восстановили хвойный покров.
«Теперь уходим! – скомандовал Ват. – Идем лисьим ходом... Хотя рысей мы вряд ли обманем!»
Но погони за ними не было, сторож рысей не успел сообщить своим об увиденных им волках. Спустя сутки дозорная стая вернулась в свой лагерь, а еще через двое суток целая сотня волков, возглавляемая самим князем, незаметно прошла землями рысей к границе удела кабанов и растерзала три деревни!
Старый Ерохта умолк, а затем негромко добавил:
– Вот каким был твой прадед...
Вотша немного помолчал, словно никак не мог вернуться к действительности, а затем шепотом спросил:
– Но почему же люди такие разные – есть многоликие, а есть...
Он не договорил, но дед и так понял его тоскливый вопрос.
– Я же тебе уже рассказывал, – печально проговорил он. – Когда-то все люди были многолики. Но давным-давно волхвы, самые умные и знающие из многоликих, нашли способ лишать людей многоликости. Сначала это проделывали над пленными или над предателями племени, затем стали это делать с женщинами, чтобы они вынашивали и рожали детей, потом и вовсе... – Дед, не договорив, вздохнул и закончил мысль: – Но лишенный многоликости человек – тот же калека, может быть, даже самый покалеченный из калек, а многоликие калек презирают. Вот они и дали нам прозвище «изверги»... ну, вроде бы как они нас извергли из стаи. И относятся к нам, как к ничтожествам.
– Но если мой прадед был многоликим, как же получилось, что ты, дед, не многоликий? Тебя, выходит, лишили многоликости? За что?
Голос Вотши звучал негромко и вроде бы спокойно, но сна в нем не было, а была жгучая обида.
– Меня? – удивленно переспросил Ерохта и, приподнявшись, заглянул внуку в лицо, затем, снова улегшись, горько хмыкнул: – Это, Вотушка, другая история... Расскажу и ее... как-нибудь в другой раз. – А затем, словно бы рассердившись,