– Неужели он будет так сильно горевать? – я искренне тронута.
Нэн досадливо восклицает. Мое невежество иногда доводит мою выросшую в Лондоне сестру до настоящего раздражения. Я провинциалка, хуже того, я родом с Севера, куда не доходят сплетни, и я унаследовала его невинную наивность и провинциальную простоту.
– Да нет же. Дело не в горе, он вообще никогда не горюет.
Она бросает взгляд на запертую дверь и увлекает меня поглубже в комнату, чтобы никто не смог подслушать нас у порога.
– По-моему, он не сможет дать тебе ребенка, который удержится у тебя в утробе. Кажется, он не способен зачать здоровое дитя.
Я подхожу к ней так близко, что почти касаюсь губами ее уха.
– Нэн, это измена. Даже я это понимаю. Ты с ума сошла, если говоришь мне подобное прямо перед свадьбой.
– Я бы сошла с ума, если б не сказала тебе этого, Кэт. Клянусь тебе, у него получаются только выкидыши и мертворожденные.
Я немного отодвигаюсь, чтобы посмотреть в ее сумрачное лицо, и говорю:
– Плохо дело.
– Я знаю.
– Думаешь, у меня будет выкидыш?
– Или того хуже.
– Что может быть хуже этого?
– Хуже будет родить ребенка, который окажется чудовищем.
– Кем?
Нэн поднесла лицо еще ближе к моему, внимательно глядя мне в глаза.
– Это правда. Нам было велено никогда не вспоминать и не говорить об этом. Это строжайшая тайна. И никто из тех, кто об этом знает, не проронил ни слова.
– Ну, теперь тебе просто придется мне об этом сказать, – мрачно говорю я.
– Это касается королевы Анны Болейн. Ей вынесли смертный приговор не за те сплетни и клевету, что о ней говорили. Эти бесчисленные любовники – все это было выдумкой. Анна Болейн сама родила свою судьбу. И родившийся у нее уродец стал ее приговором.
– У нее родился уродец?
– У нее были роды раньше срока, ребенок оказался недоразвитым и странно сложенным, а повитухи об этом донесли.
– Донесли?
– Им платили, чтобы они докладывали королю обо всем, что видели и слышали. И они сказали, что у королевы были не просто преждевременные роды и ее ребенок не был нормальным. Он был на одну половину рыбой, на другую – зверем. Это был уродец с раздвоенным лицом и торчащим наружу позвоночником, каких на ярмарках показывают в стеклянных банках.
Я отнимаю у нее свои руки и прикрываю уши.
– Господи, Нэн!.. Я не хочу об этом знать. Я не хочу об этом слушать.
Она убирает мои руки от ушей и встряхивает меня за плечи.
– Как только об этом стало известно королю, он принял это как доказательство того, что королева воспользовалась черной магией, чтобы зачать, и что она возлегла с собственным братом, чтобы родить адское дитя.
Я смотрю на нее, не веря своим ушам.
– А Кромвель добыл ему доказательства этого, – продолжала сестра. – Кромвель мог доказать