– У принца нет кровотечений! – закричала она. – Принц здоров.
– Откуда вам это может быть известно? – воскликнул врач.
Няня едва не потащила его за собой. Она забыла о иерархии и этикете.
– Он поранился, – сказала она, смеясь и плача одновременно. – Я перепугалась до смерти. Мне было очень страшно. Я не хотела вас звать, потому что боялась, что меня накажут. Я прижала платок к ране…
– Вы сошли с ума, – ответил врач, с трудом переводя дыхание, – вы не знаете, что делаете…
– Вот и нет! – ответила няня. – Спустя минуту кровь остановилась. У него кровяная корка на ручке… – Она все еще не знала, плакать или смеяться. – Он здоров…
Наверное, это был один из немногих счастливых дней, которые еще было суждено пережить моему отцу. Но для меня это означало, что внутренне отец окончательно отдалился от меня.
Хуан рос быстро. Он был настоящим Баттенбергом – таким, как все Баттенберги: здоровым, спортивным и умным. Мне приходилось смотреть, как он шумит и играет, пока я лежал в постели или берегся всевозможных опасностей. Любое напряжение, с которым он справлялся, лишало меня сил. Родители, и прежде всего отец, видели в нем избавление от всех республиканских опасностей. Наконец у них появился здоровый сын.
Но во мне эти обстоятельства вызвали ревность и отчаяние. Мне говорили, что я красивее Хуана. Девушки оборачивались на меня, когда я проезжал по Мадриду или по Аранхуэсу. Но мне всегда казалось, что я слышу вздохи сострадания.
Я добился права водить машину и учиться на пилота. Хуан стал морским кадетом – сначала в Испании, а затем в Англии, в английском флоте. Полный ярости и отчаяния, я вспоминал о том, как мальчишкой мечтал стать адмиралом на испанском линкоре. Но я хотя бы мог летать. Однако даже моей отчаянной воле не удалось справиться с проклятым наследством. После нескольких полетов мое состояние кардинально ухудшилось. Меня отвезли в Мадрид, и я снова лежал больной. Я был молодым мужчиной, но плакал от беспомощности.
Наконец у меня появилось утешение. В Европе есть поговорка: «Горе на двоих – полгоря». Чаще всего она кажется совершенно неверной, потому что горе и особенно боль разделить нельзя. Их приходится нести в одиночку. Найденное мной утешение не облегчило болезнь, но стало в моих глазах возмездием отцу за то, что он пренебрегал мной, превознося Хуана, и считал меня виновником несчастий нашей семьи. То обстоятельство, что Хуан был здоров, побудило отца дать жизнь новым детям. Он хотел второго здорового сына.
В октябре 1914 года мать действительно родила мальчика – последнего из сыновей, самого младшего из моих братьев. При крещении ему дали имя Гонсало.
Два года спустя врач сообщил отцу, что Гонсало стал его вторым сыном-гемофиликом. Гонсало поранил стопу. Началось кровотечение, и остановить его удалось лишь через несколько дней…
Это было страшное утешение. Я перестал быть единственным