В тех конституциях первой волны, где права и свободы человека провозглашались, отражение получали лишь те из них, которые были напрямую связаны с их главной задачей: обеспечением личной свободы, образующей квинтэссенцию естественно-правовой концепции. Это гражданские (личные) права, а также право собственности, имеющие, согласно господствующим воззрениям того времени, естественную природу (что получило отражение в ст. 2 Декларации прав человека и гражданина Франции) и устанавливающие пределы вмешательства в жизнь человека со стороны кого бы то ни было, прежде всего – государства, а также политические права, обеспечивающие контроль населения над государственной властью с целью не допустить ее произвола и вторжения в частную жизнь. Таким образом, включение политических прав в конституции первой волны – несмотря на то, что они не имеют естественной природы, объясняется тем, что без политических прав права личные, являющиеся для человека самоценными, оставались бы мертвой буквой. Иначе говоря, политические права являются гарантиями личных прав, удерживая власти от произвола. Именно это имел в виду выдающийся английский правовед У. Блэкстон (1723–1780), обосновавший еще в XVIII в. необходимость включения в число конституционных именно личных и политических прав. При этом личные права он характеризовал как абсолютные, а политические (а также некоторые другие, например право ношения оружия) – как относительные, т. е. подчиненные, вспомогательные196.
Воплощение в конституциях первой волны естественной концепции прав человека сыграло неоднозначную роль для укрепления и развития в обществе начал социальной солидарности. С одной стороны, провозглашение и гарантированность личных (а в качестве их гарантий и в меньшей степени – политических) прав, признание равноправия всех граждан, безусловно, означали по факту (будучи вызванными