где-то вдали, за величественной цепью гор, и сумерки медленно окутывали город, когда уже не было видно ни блеска, ни серебряного перелива волн седого Каспия, ни монолита не менее величественной, чем Главный Кавказский хребет, горы Тарки-Тау, когда взошедшая луна заливала улицы белым, холодным сиянием, зажигались огни моей родной Махачкалы. И почти весь город выходил к морю, спасаясь от вечерней духоты. Эта благодать, посланная Всевышним, и сейчас радует и ублажает горожан. В наше время, когда люди живут на одной лестничной площадке и не знают друг друга или чураются соседей по каким-то причинам, трудно, конечно, понять ту душевную простоту и непринужденность, стремление к общению и знакомству людей того поколения. Вся Буйнакская улица была буквально заполнена народом. В ту и другую сторону медленно и чинно, не подавая повода для злословия, прохаживались влюбленные пары. С гордостью и достоинством, приличествующими горянке, идя под руку со своим мужем, не менее важным и гордым своей половиной, а другой держа за руку свое маленькое чадо, прогуливались дамы с мужьями. Достаточно было увидеть человека несколько раз, чтобы при очередной встрече поздороваться с ним как со старым знакомым и даже поинтересоваться его настроением и здоровьем, – и это ни в коей мере не считалось фамильярностью, напротив, было признаком хорошего тона. До глубокой ночи слышны были музыка и веселье, доносившиеся с танцевальной площадки, которая находилась на Приморском бульваре – там, где сейчас памятник Гамзату Цадасе. Освещение города, конечно, оставляло желать лучшего, но на бульваре было светло как днем. Что замечательно, так это что и милиции почти не было видно, да она и не нужна была, по большому счету. Редко происходили какие-либо нарушения, в основном, конечно, это были драки. Но как только начиналась драка, дерущихся разнимали и напоминали о том, где они могут оказаться, если не прекратят свое занятие. Ну а что касается моря, то как днем, так и ночью здесь загорали, купались или сидели на скалах влюбленные пары, глядя на волны, которые, мерно вздымаясь, отливали то изумрудом, то всеми цветами и оттенками опала, а на горизонте мерцали огни идущего в порт корабля. Днем помимо моря от летнего зноя и духоты люди спасались в Вейнерском саду. До революции сад принадлежал баварцу Вейнеру. В глухой и темной провинции, коей считалась Махачкала конца XIX века, он приобрел некоторую недвижимость, которая, надо отдать ему должное, способствовала развитию культуры и просвещения в городе, – это были сад и пивоваренный завод на его территории. С установлением советской власти всю недвижимость Вейнера конфисковали, а самого его расстреляли как врага народа. На территории этого великолепного сада находился питомник, а на границе с этим морем зелени и благоухания стоял пивоваренный завод. Мало кто знает из махачкалинцев, что со дня его пуска, а было это в конце XIX века, завод целое столетие выпускал настоящее баварское пиво.
Вейнера расстреляли, но у него оставались жена и дочь. Обе эти женщины ничем, кроме благотворительности,
