Л. Толстой. Как только я понял, что такое богатство, что такое деньги, так мне не только ясно, но несомненно стало, что все другие должны делать, потому что они неизбежно будут это делать. Я понял, в сущности, только то, что я знал давным-давно: ту истину, которая передавалась людям с самых древних времен и Буддой, и Исаией, и Лаодзи, и Сократом, и особенно ясно и несомненно передана нам Иисусом Христом и его предшественником Иоанном Крестителем. Иоанн Креститель на вопрос людей: что нам делать? – отвечал просто, коротко и ясно: «У кого есть две одежды, то отдай неимущему; и у кого есть пища, делай то же» (Луки III, 10, 11). То же и еще с большей ясностью и много раз говорил Христос. Он говорил: Блаженны нищие и горе богатым. Он говорил: Нельзя служить богу и мамоне. Он запретил ученикам брать не только деньги, но две одежды. Он сказал богатому юноше, что он не может войти в царствие божие потому, что он богат, и что легче верблюду войти в ушко иглы, чем богатому – в царствие божие.
Истина эта была мне давно известна, но ложное учение мира так хитро скрыло ее, что она сделалась для меня именно теорией в том смысле, какой любят придавать этому слову, то есть пустыми словами. Но как скоро мне удалось разрушить в своем сознании софизмы мирского учения, так теория слилась с практикой и действительность моей жизни стала ее неизбежным последствием.
Я понял, что человек, кроме жизни для своего личного блага, неизбежно должен служить и благу других людей.
Я стал изучать жизнь. Сблизился с верующими из бедных, простых, неученых людей, странниками, монахами, мужиками. Вероучение этих людей из народа было тоже христианское, как вероучение мнимо-верующих из нашего круга богатых. Вся жизнь верующих нашего круга была противоречием их вере, а вся жизнь людей верующих трудящихся была подтверждением того смысла жизни, который давало знание веры. И я стал вглядываться в жизнь и верование этих людей, и чем больше я вглядывался, тем больше убеждался, что у них настоящая вера, что вера их необходима для них и одна дает им смысл и возможности жизни. В противоположность того, что я видел в нашем кругу, где вся жизнь проходит в праздности и потехах и недовольстве жизнью, я видел, что вся жизнь этих людей проходила в тяжелом труде, и я полюбил этих людей. Я жил так года два, и со мной случился переворот, задатки которого всегда были во мне. Жизнь нашего круга богатых потеряла всякий смысл. Действия же трудящегося народа, творящего жизнь, представились мне единым настоящим делом. И я понял, что жизнь ради богатства и потворства