В качестве примера приведем слова известного австралийского юриста Дж. Финниса, который, рассуждая о проявлениях справедливости в праве, в качестве позитивного примера ее проявления приводит прецедент Hadley v. Baxendale (1854), в котором предметом спора стало возмещение убытков, причиненных несвоевременной доставкой отремонтированного коленчатого вала мельнику. Суд посчитал, что причинно-следственная связь слишком отдаленная, поскольку исполнитель не мог знать о наличии у мельника заказов и отсутствии другого коленчатого вала и, соответственно предвидеть такие убытки. Финнис, комментируя данный прецедент, говорит, что он установил в Англии «закон о справедливом возмещении убытков при нарушении договора», что теперь неисполнение договора рассматривается как один из рисков, который берут на себя обе стороны, вступая во взаимное соглашение, и который правомерно может быть разделен между ними, так что ни одна сторона не подвергается риску быть обязанной компенсировать все возможные потери другой при неисполнении договора.155 Между тем норма об ограничении ответственности за такие непредвиденные убытки уже имелась во Французском гражданском кодексе: «Должник несет ответственность только за убытки, которые были предвидены или могли быть предвидены в момент заключения договора, если только обязательство не было исполнено вследствие умысла должника» (ст. 1150). О вине кредитора имеются нормы и в ГК РФ (ст. 404 ГК РФ), равно как и нормы о причинно-следственной связи, обстоятельствах непреодолимой силы и др. Таким образом, нельзя однозначно утверждать, что английское право более «справедливое», чем наше и далеко не факт, что оно «первичнее» права романо-германского. В этом плане соглашусь с утверждением В. В. Серакова, что предвидимость убытков в решении по делу Hadley и предвидимость убытков в ст. 74 Конвенции ООН 1980 г. «О договорах международной купли-продажи товаров» появились благодаря влиянию именно французского гражданского права.156
Наконец, главный вопрос: не получится ли, что исходя из воспринятого законодателем из арбитражной практики нового понимания добросовестности и справедливости, роль позитивного права нивелируется? Ведь риск того, что любое действие стороны, пусть формально соответствующее закону или договору, можно признать недобросовестным по п. 1 ст. 1 ГК РФ, возрастает. Да и вообще, зачем тогда нам Кодекс нужен, когда есть принцип справедливости? Полагаю, такой подход дискредитирует идею разделения властей. В такой ситуации высший суд может подменить парламент, что в наших условиях недопустимо. Не разобравшись в соотношении экономического и юридического понимания справедливости вряд ли такие изменения в законе можно