Выйдет ли у них полноценный разговор? Или всё сведётся к коротким вопросам-ответам? Совместимость следователя и подследственного невероятно важна. Квинт всегда ставил её на первое место. Если всё будет хорошо, женщина расскажет намного больше, чем могла бы. Нужно к ней внимательнее присмотреться, потому что дело-то может обстоять совсем иначе.
Гусева ведь и наврать способна с три короба. Внука убила сознательно, но не по своей воле. Запугали её, например, или как-то иначе заинтересовали. И велели всё валить на старческий маразм. Правда, на семьдесят первом году жизни рановато впадать в слабоумие. Всякое, конечно, бывает. Может случиться и так, что парня убил кто-то другой, а бабка взяла вину на себя. До встречи с ней судить трудно. Конечно, за деньги она этого делать не будет. А вот если захочет кого-то спасти…
У Веры Гусевой есть сын Александр – отец покойного Сергея. Во втором браке имеет двух дочерей. Может быть, оттуда ноги растут? Раз парень не женат, его имущество наследуют родители. И бабушка решила порадеть своему сыночку… Тьфу, зарапортовался совсем! Да и болтовня соседок над ухом мешает. Надо прекратить думать о Гусевой вплоть до встречи.
А пока заняться другими делами. Обязательно позвонить жене Татьяне – мол, долетел благополучно, но сразу еду на службу. Анне телеграмму послать, чтобы не беспокоилась. Родители на даче. Они не знают, что Евгений сейчас в воздухе. Вот и славно, а то бы за них сердце болело.
Уже видно, что и в Москве жарко, как на юге. Столица сейчас похожа на курортный город – белые дома, пыльные тополя, холмистые, прогретые солнцем пустыри – желтые от одуванчиков. Квинт помассировал пальцами веки, взглянул на табличку «Не курить». Потом на другую – «Пристегните ремни». Глаза щипало от пота, и Евгений пожалел, что уже не может вымыть лицо в туалете. Лайнер шёл на посадку. Через полминуты шасси коснулось бетонки. Следователь Квинт вернулся в Москву. Он понимал, что главные трудности ожидают его именно здесь.
Убийца сидит перед ним. Блёкло-голубые глаза, морщины на бледном лице, как пенки на молоке. Бескровные губы, прилизанные седые волосы. В ушах – маленькие сапфировые серёжки, но камни оправлены качественным золотом. На Гусевой глухое чёрное платье. Несмотря на жару, ей холодно. Сухие худые ноги – в эластичных чулках. Обута задержанная в старомодные туфли без шнурков – их всё равно отобрали бы.
Веру Фёдоровну шатало, как былинку под ветром. Она с утра ничего не ела, или почти ничего. Но не потому, что объявила голодовку – просто не могла проглотить ни крошки. Сейчас она с изумлением разглядывала полного брюнета в легкомысленной бобочке. Окна кабинета были забраны шторами салатового цвета. Мелкий, покрытый лаком, паркет, бутылочного цвета палас, солидный двухтумбовый стол – всё это внушало Гусевой невольное уважение.
Кроме того, слева от Квинта, на специальном столике, стоял компьютер. Чуть