Моя злость разрослась до размеров комнаты, и я с размаху хлопнул рукой по крышке шкатулки, отчего та закрылась, придавив пальцы воровки. Она завизжала и отпрыгнула назад, роняя украшения. Ее ноги коснулись пола в полушаге от тела моей жены. Тучная женщина, теряя равновесие, попятилась, споткнулась о Танино тело и навзничь рухнула на пол. Раздался грохот. Но, даже очень сильно ударившись спиной и головой, она вскочила и с дикими воплями вылетела вон из дома.
Я выглянул в окно. Соседка, несмотря на излишний вес, мчалась по дорожке, извергая ругательства, перемежая их истеричными криками, и как полоумная отмахивалась руками от роя невидимых пчёл. Шериф подбежал к ней, попытался остановить, но ему это не удалось. С таким же успехом он мог останавливать ледокол.
– Что случилось? – обеспокоенно прокричал он ей вслед.
– Там злобный призрак! Он меня чуть не убил! Вызывайте охотников за привидениями!
Шериф остановился и хотел что-то сказать, даже протянул руку и набрал воздуха для окрика, но из открытого рта вырвалось лишь бессмысленное:
– Э-э-а-а.
Он постоял, глядя вслед бьющей спринтерский рекорд женщине, почесал затылок, покачал головой, произнес:
– Нда-а-а, – и вернулся к молодому мексиканцу, скукожившемуся на пассажирском сиденье «Ленд Крузера».
Тот поднял голову. В его темно-карих глазах дрожали слёзы, пересохшие губы побелели, он крепко сжимал трясущиеся руки.
– Шериф, я не знаю, как это произошло. Он появился… будто из воздуха, – парень, заикаясь, проглатывал слоги. – Я затормозил, как только его заметил, но это было слишком поздно. Мне так жаль…
– Алонсо, сейчас прибудет мой помощник. Ты поедешь с ним в участок и дашь показания. Машину заберет эвакуатор после того, как мы сделаем все необходимые замеры. До окончания следствия она является вещественным доказательством.
– Да, я понимаю, – кивал головой перепуганный водитель, шмыгал носом и вытирал рукавом куртки покрасневшие глаза.
Пострадавшего в аварии я нигде не заметил, так же как и машину скорой помощи, поэтому решил, что парамедики уехали, забрав его с собой.
Возвратившись к Тане, я сел на пол рядом с ней и предался горю. Я проклинал себя за душевную слепоту, не позволившую мне вовремя заметить, что с ней творится что-то неладное, за эгоизм, который зашорил мои глаза и затмил разум настолько, что я пропустил момент, когда она утратила связь с реальностью. Исследуя тонкие черты, я нежно касался лица своей жены, впитывая ощущения, навечно запечатлевая в памяти милый образ той, что покинула меня, оставила чахнуть на этом свете без надежды на счастье. Я скользил ладонью по волосам цвета спелой пшеницы, волнами раскинувшимся по полу, заглядывал в глаза, безучастно смотревшие мимо меня, и осознавал, что больше никогда никого не смогу полюбить