Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы. Питер Хизер

важен. Остановимся на первом. Было выдвинуто предположение, что рассказ Аммиана о событиях 376 года напоминает старую гипотезу вторжения, поскольку он (и другие авторы, не указывавшие стольких подробностей) просто не мог не представить происходящее именно в таком свете. В сознании классических авторов якобы настолько укоренилась мысль о том, что «варвары» переселялись только «народами» – то есть родственными сообществами одного происхождения, – что они автоматически наделяли этими свойствами любые группы чужаков, появлявшиеся на территории империи. Другими словами, у них имелся четкий стереотип о миграции, который делал невозможным адекватное восприятие и оценку мигрирующих варваров. Во-вторых, было высказано мнение, что акцент, сделанный Аммианом на появлении гуннов как основной причине, заставившей готов прийти на Дунай, неверен. На самом деле действия самой империи дестабилизировали обстановку в землях готов, что и позволило гуннам проникнуть в них, а значит, последние вовсе не были беспощадными захватчиками, которыми их изображают наши источники[167]. Это серьезные замечания, но насколько они убедительны? Действительно ли Аммиан переоценил роль, сыгранную гуннами, и действительно ли он описывал события 376 года как массовое переселение мужчин, женщин и детей просто потому, что в силу своего происхождения и образования не мог верно воспринимать происходящее?

      Иногда, как мы видели, наши источники действительно заставляют предположить, что миграционные стереотипы влияли на сознание авторов. Историк VI века Иордан описывает переселение готов в Причерноморский регион в III веке как передвижение «одного народа», в то время как реальность, отображаемая в более ранних источниках, куда сложнее. В свое время мы рассмотрим еще один превосходный пример – рассказ о переселении лангобардов в IV и V веках, записанный в IX. Но что с Аммианом и событиями 376 года?

      В этом случае аргумент о стереотипах, связанных с миграцией варваров, кажется крайне неубедительным. Для начала скажу (пусть это и не самое главное), что я не могу с уверенностью сказать, будто Аммиан представляет тервингов или грейтунгов «народами» («сообществами с одним происхождением») в каком-либо идеологическом контексте. Более того, он вообще их не анализирует. Его интересует – и это в целом характерно для «имперских» источников, посвященных варварам, – военная и политическая мощь этих союзов, которая может угрожать безопасности Римской империи. Как именно они функционировали, его не слишком заботило. Тервинги, разумеется, не были «народом» в классическом понимании – закрытой, биологически самовоспроизводящейся группой, члены которой обладают общей и весьма отчетливой культурной идентичностью. Социальная дифференциация уже существовала в германском обществе в начале римского периода и стала более выраженной за последующие три столетия (см. главу 2). Все германские племена позднеримского периода, о которых нам известно, шли в бой двумя отрядами, в которых имелась строгая