По крайней мере когда вчера вечером прадед достал из меньшего мешка один такой кружочек и положил его на широкую ладонь правнука, Де почти не ощутил ее веса. А Денат ловко подцепил кружочек и бросил его в мешок. С грустным лицом – Де впервые видел такое выражение у сурового прадеда – он сказал:
– Скоро еще один кружочек брошу в этот мешок (он шевельнул тот, что был, наверное, впятеро больше первого) и в первом станет на один меньше.
– Но когда-то он совсем опустеет? – задал совершенно естественный вопрос правнук.
– Да, – кивнул вождь, – и тогда не-зверей не станет на этой земле.
– И кто же тогда будет убивать пещерных львов, кто будет жить на этом холме?
– Не знаю, – признался в своем незнании вождь – тоже впервые на памяти правнука, – кто-то придет нам на смену; может те четверорукие и хвостатые, которые не боятся прогневить Спящего бога; которых завещал опасаться великий предок Денатурат.
Имя священного предка прадед произнес, как всегда, с благоговением. Вообще-то оно тоже было под запретом, но только не для вождя. А потом… потом прадед произнес чудовищные, в понимании Де, слова:
– Совсем скоро ты, мой правнук и мой наследник, бросишь одну монетку в другой мешок. Да, – ответил он на невысказанный вопрос не-зверя, – Мина понесла от тебя, и нам уже сейчас надо искать вторую мать для твоего сына.
Де, глухо замычав от ярости, обиды и раздражения, выскочил из родовой пещеры, которая была здесь, на склоне холма, куда когда-нибудь волчица принесет двух младенцев, с незапамятных времен – может быть со времен самого Денатурата! И ярость молодого не-зверя была понятна. Теперь ему нельзя было валять на мягких шкурах подруг – а до сегодняшнего дня все девушки и женщины в племени, да и в других племенах тоже, могли и обязаны были принадлежать ему – по первому зову, в любое время и любом месте.
Такое право молодой не-зверь считал самым приятным в положении члена Рода, которых – членов – было под небом всего трое. Он сам, прадед и отец Ден, которого вождь давно перестал воспринимать как своего