– Хорошо…
Соперники сумели только обменяться первыми ходами, как Афанасьев неожиданно покрылся испариной и, смахнув дрожащей рукой фигуры с шахматной доски, посмотрел в глаза своему гостю.
– Я всё понял. Я знаю, кто вы. Вы не Каманин, вы – Лаптев, тот самый мальчик, который родился на вокзале. Сергей Иванович Каманин – это герой-партизан, в честь которого названа улица, на которой стоит наша больница, и Курт Иоганнович назвал вас именем нашего героя. А теперь вы пришли меня убить. За что? За то, что вы попали не в обычный детдом, а в спецшколу для одарённых детей?
– За то, что вы заживо похоронили меня, и моя мать увидела на местном кладбище могилу своего ребёнка… Я думаю, это было равносильно её собственной смерти…
Афанасьев попытался встать со своего табурета, но слабые старческие ноги подкосились и он плавно, словно в замедленной съемке, осел на давно некрашеный деревянный пол. Каманин, чувствуя наполнивший кухню удушающе-терпкий запах человеческого страха, презрительно посмотрел на бывшего главного врача и вернул на опустевшую шахматную доску чёрную королеву и белого офицера.
Глава 9. Открытые двери
Лёня Ивлев и Миша Воронцов остановились у полуоткрытой стальной двери и понимающе переглянулись.
– Похоже, снова опоздали… – нахмурился Лёня.
Воронцов согласно кивнул головой и, на всякий случай, сняв пистолет с предохранителя, первым шагнул в квартиру. Кухонная дверь была распахнута настежь. Хозяин, скорчившись, словно у него свело живот, лежал на полу, рядом с опрокинутой табуреткой. Широко раскрытый рот и выпученные глаза говорили о том, что умирал он мучительно тяжело.
– Интересно, чем бывший главврач так насолил Каманину? – риторически спросил Лёня.
– Ненужный свидетель. Он видел, как теперь выглядит наш беглец и, главное, знал кто его мать.
Приехав ранним утром в Верхнеборск, друзья первым делом посетили родильное отделение районной больницы. Однако никто из сотрудников ничего не помнил о событиях более чем двадцатилетней давности, а в архиве не нашлось абсолютно никаких сведений по вопросу, интересовавшему московских гостей. Не было ни одного документа об умершем в девяносто третьем году отказнике. Единственным человеком, который мог что-нибудь прояснить по этому делу, был ушедший на пенсию главный врач.
– А мне кажется, здесь имеется какой-то личный мотив, – продолжил тему Лёня.
– Какой может быть личный мотив, если Каманин видел этого врача только в первые дни своей жизни?
– Может, Афанасьев обманом забрал его у матери?
– Курт был очень щепетилен в подборе детей, и никогда не взял бы фальшивого отказника.
Воронцов наклонился и приподнял безжизненную руку бывшего главврача.
– Похоже, умер ещё вчера вечером. Дверь в квартиру была открыта всю ночь и всё утро, и никто из соседей даже не поинтересовался, что случилось…
– Хичкок