Стоящий сзади человек протянул смуглую волосатую руку с вафельным полотенцем и вытер пленнице всё лицо. На безымянном пальце этой руки был надет громадный перстень из чистого золота, а на запястье – престижные часы «Омега». Тут же щёлкнул фотоаппарат, полыхнула вспышка – теперь снимали Токовую. Она же, глотая выползающую изо рта слюну, осматривала гараж – почти не освещённый, с тусклой лампочкой под потолком. Вспышка погасла, и стало ещё темнее.
В помещении, промороженном, будто холодильник, было много людей; но разглядеть их Валентина не могла. Тени мелькали то в одном, то в другом углу. Люди эти переговаривались, но не по-русски и не по-немецки; и потому разобраться в ситуации было очень сложно. Валентина перевела взгляд на белое, словно обсыпанное мелом лицо калеки Рациборского, которого тоже сфотографировали.
Валентина по-матерински пожалела парня, глядя на прилипшие к его мокрому лбу пряди чёрных волос и посиневшие от недостатка воздуха, раздутые губы. Володя вертел головой, со свистом дыша, но ничего не говорил. Молчала и Токовая, потому что знала – похитители должны заговорить первыми. Смуглые молодые люди, со смоляной щетиной на щеках, в спортивных костюмах самых разных цветов, с золотыми цепями на шеях и такими же перстнями на пальцах, неслышно прохаживались взад-вперёд около широких ворот и явно кого-то ждали.
Гробовое молчание повисло в воздухе. Впрочем, ужас на лицах похищенных не трогал сердец стражников, многие из которых поблёскивали ещё и дорогими кожаными куртками. Руки пленникам они не освобождали, равно как и ноги. Валентина и Володя сидели на покрышках. И между ними оставалось расстояние метров в пять. Сколько сейчас времени, Токовая не знала, хотя рука с часами только что была у её лица. Впрочем, это было уже не важно…
Внезапно пленники вздрогнули, как от удара бича. Гараж осветился ярчайшим белым сиянием, словно вспыхнул разом весь потолок. Только сейчас они рассмотрели каждый уголок бункера. Ни Готтхильфа, ни его двоюродного брата здесь не было. Они стали заложниками кавказской группировки, потому что все собравшиеся вокруг были не местными. Публика, одетая частью в спортивные костюмы с кожанками, частью – в дорогие пары и тройки, переговаривалась так тихо, что слышалось жужжание одинокой мухи под потолком. Она, растерявшись от пронзительного света, носилась в пустом гулком пространстве.
Захваченным показалось, что именно сейчас они и расстанутся с жизнью. И, кстати, даже обрадовались этому – лишь бы поскорее всё закончилось. Валентина Пантелеевна хотела закрыть лицо руками от света, но не могла этого сделать. А глаза, против воли, приоткрывались, и приходилось смотреть на равнодушные лица людей, готовых в любой момент стать их палачами. Токовая видела слёзы в глазах Рациборского и чувствовала, что плачет сама.
Вдруг все, кто был в гараже,