Уже и пыль, поднятая конницей, осела, и солнце поднялось высоко, припекая почти по-летнему, а Дунечка все стояла на высоком крыльце, высматривая далекую точку вдали. И чудилось ей, что это все еще спина ее мужа виднеется там, на взгорке. Свекровь ее, высокая и крепкая женщина, боярыня Евфросиния, вышла на крыльцо и обняла Дунечку своей тяжелой и теплой рукой.
– Терпи, Дуня, терпи. К доле своей привыкай. У них ведь, у мужей наших, тоже своя доля есть, и ох как тяжелыне нашей, бабьей-та. Ты мне вот что лучше скажи, сношенька, чай ты уже понесла, что ли ча? – Она требовательно развернула Дунечку к себе лицом, та зарумянилась в один миг и со стыдом, но и с тайной гордостью отметилась:
– Да-а-а… – И опять горячие слезы полились по щекам.
– Ох молодушка, ох золотушка, управилась уже, быстра-то как! Плакать теперь не смей, нельзя, воеводские дети бойки должны быть, слез им видеть нельзя. А то духом крепки не будут. Ты вот что, Дуня, пойдем-ка со мной. Чтой-то я тебе подарю сейчас. Книжники вчера работу закончили. Сейчас вот и подарю. Книга большая, красивая да умная. Ты, чай, обучена? – спросила на всякий случай боярыня.
Дуня кивнула головой, найдя себе еще одну защиту в новом своем доме. Читать Дунечка любила. И в приданом ее было целое богатство – три книги. Одна, правда, была на греческом, еще малознакомом ей иноземном языке. Зато две другие на своем, русском, с родными буквицами.
По тем временам далеко не каждый боярин знал грамоту, а уж чтобы баба… Но в воеводских семьях уже заведено было правило: обучать грамоте всех детей – и мальцов, и девок. Чудилась за этим правилом сила, хотя говорить принародно о таком умении было не след.
А Ярослав Пересвет, тем временем, уже вступал на подворье князя, своего тезки и друга Ярослава, сына Владимира. Сильный новгородским тылом и новгородской дружбой по первому своему княжению, Ярослав обещал стать хорошим князем и Киеву, и всей земле русской. Но как он хромал с юности на одну ногу, так и в великом княжении старший брат Святополк тянул его пригнуться то к одному боку, то к другому. Как кукушонок, заброшенный в чужое гнездо, Святополк выбрасывал из отцовских владений одного брата за