Эдгар же попал в руки того Вильгельма, ублюдка, да через два года с матерью и сестрами в соседней земле спасся. Князь той земли на сестре его женился, и стал он за владения свои родовые с Вильгельмом воевать. Да только не судьба ему была. Схватили его недруги, и по сей день он в темнице сырой томится, когда не помер. Дочь же иной сестры его в монастырь пошла, однако же у нечестивого корня нечестивое семя, и нынешний князь бриттский ее из святой обители силою изъял да за себя взял. И нет конца тому бесчестию и имени Божия поруганию.
Но коли братья Этелинги Ярославу, Великому князю нашему присягали, а Эдгар одного из тех братьев сын, то земли бриттские, по Божьему ли, по людскому закону, есть Руси подвластное княжество. Но если и не по Этелингам считать, а по Великому князю Гарольду Годиновичу, то никому иному, как Мономахову корню, сия земля от века принадлежать должна. Ибо стала она приданным за Гитой Гарольдишной, злым супостатом от прямой хозяйки удержанным.
А потому след великою силою идти в земли наши заморские и сокрушить семя злодейское, выкорчевать диаволов корень, ибо сие есть дело правое и богоугодное. Ибо коли Русь нам – земля отчая, то Бриттия, как есть – матерная, и след им быть под единою рукою».
В дверь кельи дробно постучали.
– Отец Амвросий! Там рыбари пришли, те, что всяк день рыбу в обитель приносят. К вам просятся.
– Чего же надо им? – Монах отложил перо и начал разминать уставшие пальцы.
– Говорят, чудо видели дивное. Не то змий в Днепре плескался, не то кокодрил, а только сети изодрал, да, подняв волну, в пучину ушел.
– Далеко то было?
– Сказывают, туточки, у монастыря, под самыми что ни на есть стенами.
– Ишь ты. Что ж, зови.
Ночь застала дромон уже в той части моря, которую прибрежные жители гордо именовали Русским. Замена весел, ремонт снастей не заняли слишком много времени, как, впрочем, и разграбление доставшейся в качестве трофея фелуки. Да и что там было брать? Анджело Майорано, доверив «Шершня» некоему почтенного вида мореходу из своего экипажа, велел ему держаться рядом, ни в коем случае не теряя дромон из виду. Затем, взяв еще нескольких подручных, перебрался на имперский корабль и твердой рукой повел его к далекому берегу Херсонесской фемы.
Кроме благодетеля-амальфийца на борту дромона остался господин рыцарь с оруженосцем. Анджело Майорано отнюдь не был рад подобному соседству, но его попытки убедить крестоносца вернуться на «Шершень» оказались бесплодными. Абсолютно не к месту красноречивому священнику, сопровождавшему красавицу севасту, пришла в голову мысль порасспросить рыцаря и его спутника о Святой земле и чудесах Востока. И сколько ни кидал на них новоявленный капитан негодующие взгляды,