После ухода оскорблённого бизнесмена всё покатилось в тартарары. Мэр вставил министру Кукиту такой арбуз взамен упущенного, что мало не показалось. Некоторое время Сан Саныч ещё пытался реабилитироваться. По-прежнему функционировал институт благородных девиц, и левая рука исправно принимала десятину. Продолжался сбор необлагаемых налогом дисконтов и откатов с ранее запущенных проектов. Но новых, инновационных прорывов в его деятельности больше не наблюдалось.
Более того, на совещаниях шеф глядел на него зверем, к себе не вызывал и ничего не поручал. Все его текущие доходы, появляясь, тотчас подвергались изъятию мэрскими нукерами в счёт погашения профуканного арбуза.
По сути, Сан Саныч был выброшен из хозяйственно-финансовых схем столичного правительства, хотя, пока на нём что-то замыкалось, с должности его не сняли. Ему ничего не оставалось делать, как сидеть, сложа руки и ничего не делать. И он неподвижно сидел часами и ждал своей судьбы, в раздумьях сомкнув ладони и перебирая пальцы.
Как многие чиновники, лишившись социальной значимости, Сан Саныч крепко запил. А приняв очередную дозу, с пьяной безучастностью впяливался в прикрученный к стене телик с очередной чернухой, положив подбородок на сложенные в замок руки, упёртые в подлокотник кресла.
Вдруг внимание привлекла информация экстренного новостного выпуска. В ней сообщалось, что указом высшей государственной инстанции столичный градоначальник досрочно снят с занимаемого поста за утрату доверия. Серенькая душа Сан Саныча на мгновение возликовала, и у него появилась надежда. Новое руководство непременно учтёт его разногласия с шефом. Однако при следующем сообщении он схватился за сердце: органам прокуратуры поручено провести проверку всех сделок с объектами, представляющими историческую и культурную ценность, и тщательно расследовать законность совершённых операций с недвижимостью и землеотводом.
Медсестра была хорошенькая. Время от времени она заходила в люксовую палату Сан Саныча, поглядывала на показания приборов, что-то подкручивала на капельнице. Изящно примостив бедро на краю койки, приподнимала его голову и, прижимая носом к теплой ложбине выреза на груди, поправляла выбившуюся из-под больного подушку. Ему ничего не оставалось делать, как лежать, сложа руки и ничего не делать. И он неподвижно лежал сутками и ждал своей судьбы, в раздумьях сомкнув ладони и перебирая пальцы.
Воссоединившись, сомкнутые ладони испытывали сначала прежнюю взаимную неприязнь. Однако мало-помалу ласковые прикосновения подушечек и пальцев обеих рук начали доставлять