Трёхкомнатная квартира на четвёртом этаже досталась отцу Конрада, учителю истории Карл-Хайнцу Фолькманну, от государства. В благодарность за щедрый жест глава семейства сбрил бороду и стал носить очки в чёрной оправе, точно такие же, как и у тогдашнего председателя партии Эриха Хонеккера, что сделало его поразительно похожим на вождя «восточногерманской нации». Хотя формально квартира принадлежала государству, все знали, что, если верноподданство Карл-Хайнца и членов его семьи не будет поставлено под сомнение, квартиру никогда не отнимут. Однако если сам глава семейства был всецело предан идее коммунизма, то с Моникой дело обстояло иначе. Она никогда не была коммунисткой и, более того, ненавидела ГДР, постоянно рассказывая знакомым, что мечтает вернуться на Запад, в свой родной Кёльн. Чем дольше длился брак, тем сильнее становилась разница политических взглядов.
Мать часто говорила Конраду, что ни за что не вышла бы замуж за его отца и не согласилась бы переехать в ГДР, если бы не отягчающие обстоятельства: она забеременела. Тридцать семь лет назад Карл-Хайнц Фольксманн, молодой учитель истории из Восточного Берлина, сопровождал группу старшеклассников из ГДР в Западную Германию. Общение школьников из двух стран проходило как в стенах школы, так и за её пределами. Ребята общались и рассказывали друг другу о жизни в своих странах. Рядом с Карл-Хайнцем постоянно находилась не по годам развитая физически и интеллектуально школьница Моника Кирхенхоф. Не отрывая больших голубых глаз от симпатичного учителя истории, она бесцеремонно его разглядывала и, не обращая внимания на остальных учащихся, задавала неудобные вопросы. Одним из таких вопросов было:
– А есть ли в школах ГДР сексуальное воспитание?
Класс засмеялся. Карл-Хайнц покраснел, но вызов принял:
– Нет. А вы думаете, что сексуальное воспитание должно преподаваться в школе?
Вечером была дискотека, и Моника пригласила его танцевать. Он отказывался, но настоятельная просьба Моники («Ну пожалуйста, только один танец») и протянутая к нему рука сделали бы отказ крайне невежливым, поэтому он согласился. Дрожащая и прижимающаяся к нему всем худеньким телом девушка подействовала на Карл-Хайнца словно наркотик, парализующий волю.
– Моника, тебе взять колы? – спросил какой-то прыщавый верзила, когда музыка закончилась.
– А… да-да, спасибо! Я сейчас! – ответила девушка, виновато улыбнувшись Карл-Хайнцу и освобождаясь из его объятий.
Карл-Хайнц молча кивнул и пошёл на своё место, где стояла кружка оставленного пива. Это место было хорошо тем, что его никто не видел, зато он видел всех. Но