Этот фильм сейчас нередко показывают по телевидению. Тот, кто его смотрел, оценил, наверное, великую мудрость Сталина, чьи командующие фронтами только тем и заняты, что исполняют его указания и приказы. Участвуют, так сказать, в реализации одного из десяти, как насчитал Сталин, его, сталинского, удара. Вирта добросовестно отрабатывал заказ.
Те, кто умиляется сейчас этим сталинским лакеем, непременно подчёркивают, что сельский священник Евгений Карельский и его жена, отец и мать Вирты – поп и попадья – были расстреляны красными, намекая, что сын им гибели родителей не простил. Но из чего это следует? Николай Евгеньевич рано начал сотрудничать с «Тамбовской правдой», в чьём литературном приложении печатал материалы на злобу дня. Сразу же стал подписываться псевдонимом, похерив опасную фамилию.
Биографы Вирты охотно цитируют Ваксберга, рассказавшего о том, как в 1943 году церковь просила у Сталина разрешения напечатать Библию и как Сталин через Молотова и Вышинского с подачи тогдашнего митрополита и местоблюстителя патриаршего престола Сергия обратился к Вирте, чтобы тот прочёл Библию как цензор: можно ли её разрешить печатать. Вирта читал, отслеживая: не появится ли человек с усами. Не появился. Библию печатать разрешили. А Вышинский позже всякий раз присылал личные поздравления Вирте с очередным награждением.
Но Ваксберг не знал, что за эту цензуру церковь заплатила Вирте полмиллиона рублей.
На тамбовском сайте прочитал я умильные воспоминания земляков Вирты о его дружбе с первым секретарём тамбовского обкома Василием Чёрным, который был поклонником писателя, родившегося на Тамбовщине. Чёрный познакомил Вирту с одним из председателей колхоза, тоже читавшего его взахлёб. Дальше – цитата:
«Колхоз выделил Вирте участок, на котором он и воздвиг по французскому проекту небольшой, но очаровательный двухэтажный дом. Посаженный своими руками обширный сад и особнячок он обнёс забором, выкрашенным голубой краской. Вместе с супругой писатель жил в Горелом с ранней весны до поздней осени, перебираясь в столицу лишь на зиму. Своей молодой, седьмой по счёту жене, любительнице конной выездки, Николай Евгеньевич приобрёл породистую лошадку, на которой та и горцевала по лугам. Молодая женщина сшила себе для выездки «амазонку». Разве могли горельские женщины, горбившиеся с утра до вечера в поле, восхищаться красиво одетой молодкой, скачущей в это время по лугам на резвом скакуне?
В ту пору такое барство, конечно, вызывало осуждение у многих. Хотя, казалось бы, писатель, обладая к концу жизни достаточными средствами, имел право жить так, как ему хотелось. Но… В Москву улетело возмущённое письмо кого-то из горельских селян. А через некоторое время в «Комсомольской правде» появилась разгромная статья «За голубым забором», обличающая «зарвавшегося» писателя. Вирту вызвали в Москву в правление Союза писателей России, где посоветовали срочно покинуть горельскую