Итак, каждые три месяца жрецы совершали жертвоприношение, строительство святилища продолжалось, а слуги Круна находили вождю новую жену. Обитатели Сарума пытались прятать дочерей, но вездесущие лазутчики Круна стали врываться в хижины по ночам, угрожающе размахивая каменными топорами, и уводить девушек.
Крун все больше и больше походил на хищную птицу. Голова его совершенно поседела, но мощи своей он не утратил, однако появилось в нем нечто жестокое и бесчеловечное: от неугодных ему наложниц он избавлялся так же легко, как от ненужной скотины.
Никто в Саруме не обрадовался восходу кроваво-красной луны, предвестницы нового урожая.
– Это Крун напоил Луну кровью, – шептались повсюду.
Ни одна из девятнадцати наложниц вождя не забеременела. Их всех принесли в жертву.
Лазутчики донесли Круну, что жрецы тайком совершают обряды в честь бога Солнца. Вождь призвал к себе Длуха и отчитал его:
– Ты прогневил богиню Луну! Из-за тебя мои наложницы остаются бесплодны.
Верховный жрец мысленно попрощался с жизнью, однако даже в ярости Крун не осмелился поднять руку на верховного жреца. Длух неожиданно сообразил, что вождь наверняка опасается гнева бога Солнца.
Строительство Стоунхенджа продолжалось, но работники приуныли. Лазутчики Круна сновали повсюду, над меловыми утесами больше не слышались хвалебные песнопения в честь бога Солнца, и даже каменотесы Нумы горестно бормотали:
– Боги прокляли Сарум. Напрасно мы строим святилище, от него толку не будет.
Все чаще и чаще жрецам приходилось пускать в ход плетки, чтобы заставить работников волочить громадные сарсены к хенджу. Однако же Нума невозмутимо продолжал свои труды и подбадривал каменотесов. Величие нового святилища понемногу становилось очевидным, но по ночам верховный жрец, оставшись в одиночестве, в отчаянии взывал к небесам:
– О бог Солнце и богиня Луна, пошлите мне знак, что вы благосклонны к нашим стараниям!
Вот уже пять лет Крун безумствовал. Алтарь святилища принял очередную, девятнадцатую жертву – юную девушку, почти ребенка, темноволосую и темноглазую, с пухлыми алыми губами. Длух помнил, как ее, напуганную до полусмерти, привели в дом вождя, где бедняжка изо всех сил старалась угодить Круну, который с бесстрастной холодностью принимал ее ласки. Считалось, что напуганная женщина легче беременеет, однако наложницам Кру на страх не помогал. Когда клинок священного бронзового ножа кос нулся горла бедняжки, в наивном взгляде верховному жрецу почудился вопрос: «За что?!» Ответа у Длуха не было.
Катеш не знала, когда именно в ней вспыхнуло запретное, мучительное чувство. Может быть, в тот самый день, когда Тарк отвез ее из родительского дома в хижину Нумы? Помнится, тогда рыбак всю дорогу тихонько напевал какую-то песенку. Смотрел ли он на Катеш?
Нет, вряд ли это случилось в тот день.
Может быть, это произошло, когда Катеш украдкой поглядывала на мужчин, занятых обсуждением строительства святилища?