Как лист, уже коснувшийся земли,
как мысль, что забывается невольно,
как легкий звук, растаявший вдали,
уходит Время – тихо и не больно,
расставив меты на своём пути…
И я хочу однажды так уйти.
Последний лист
Что видим мы – то знаем мы?
Нет – если только взгляд коснулся,
а строй душевный не проснулся…
Не до земли, а до зимы
тот лист последний дотянулся
А этот лист упал на снег
и там – один – не прозябает,
и снится, снится ночью мне…
И одиночество снимает.
Стволы
Как две свечи – берёзы два ствола:
одна свеча – гореть не захотела,
другая – светоносною была
до гибельного часа, до предела.
«Я знала дерево, что сбросило кору…»
Я знала дерево, что сбросило кору.
Зачем оно свой облик изменило?
Какая, мне неведомая, сила
его так обнажила на юру?
А это Дерево? Оно – не на юру,
но тоже, тоже сбросило кору,
и та же, мне неведомая, сила
его так беспощадно обнажила.
«Причудливо изогнуты стволы…»
Причудливо изогнуты стволы.
Судьбой? Стихией? Что одно и то же.
Из них когда-то сделают столы,
но их сегодня это не тревожит.
Кора
День летний, а душа, как в октябре.
Опять спешу, но в грустно-вечном беге
вдруг различу не будущие снеги,
а юные, зелёные побеги
на старой и морщинистой коре.
«У коры берёзовой невольно я…»
У коры берёзовой невольно я
задержала взгляд свой и шаги:
ромбы, пирамиды, треугольники,
контур волн, зигзаги и круги…
Что же нам пыталась рассказать
этих иероглифов печать?
«Здесь на коре берёзовой, осенней…»
Здесь на коре берёзовой, осенней
вдруг пламени я вижу языки —
отчётливы они и высоки,
как память о берёзовых поленьях,
что падали в очаг тепла домашнего
или в костёр, где жгли еретиков,
ну а вчера, к закату дня вчерашнего,
вдруг стали темой для моих стихов.
«А здесь, а здесь – всю ночь и на заре —…»
А здесь, а здесь – всю ночь и на заре —
любовник спал в объятьях девы милой
и обнимал её с сердечным пылом…
Ну а берёза на своей коре
его кардиограмму отразила.
«Вот