Но правда и то, что все внимание вождя монголов целиком было сосредоточено на власти как цели. Власть в его системе ценностей была намного выше женщин, она символизировала выживание и доступ к любым утехам. Власть была несоизмеримо выше, потому что давала переживания более сильные, чем секс. Например, смерть, причем для множества людей. И хотя историки указывают, что монголы никогда не калечили и не истязали пленных, это не совсем верно. Потому что ставший традиционным во время Чингисхана перелом позвоночника означал не только медленную мучительную смерть врага, но и созерцание беспомощности поверженного. Визуальное насилие и упование властью над живым, но уже безнадежно парализованным человеком, несомненно, имело сакрально-сексуальный оттенок. И религиозный страх перед кровью определенно имел вторичное значение. Что же касается семьи, во многом ее нормальное функционирование было связано с банальным выживанием рода, появлением наследников и продолжателей отцовских традиций. Все эти факторы создали предпосылки для сексуальной активности, которую можно охарактеризовать как нормальную для определенных социально-исторических условий. Но так же верно, что для Чингисхана важно было сознание вседозволенности, и он много раз демонстрировал, что именно он и только он имеет право совершать то, что запрещено всем остальным окружающим. Это было то единственное, чем он стремился овладеть и на что потратил всю жизнь.
Что же касается любви, история не дает иных свидетельств способности Чингисхана любить, кроме привязанности к первой жене. Если исследователи и имеют тут основание говорить о некой форме любви, то лишь с той оговоркой, что понятие семьи у основателя империи было отделено от сексуальных развлечений. Утехи тела были личным делом хана, его семейный очаг – делом государственным. Возможно, в этом и состоит секрет «преданности» первой жене, потому что стареющий воитель должен был позаботиться еще и о сохранении своего детища