Не поворачиваясь, она показала на тяжелую дверь позади, как будто не могла заставить себя на нее взглянуть.
– В кабинете был мой отец, он осел в кресле, кровь текла из ужасной раны в его боку. Я завопила, вбежала в кабинет и упала на колени рядом с ним. Но, – она содрогнулась, – было уже поздно. Он был холодным. Он не отвечал.
Крэг молчал, пока она плакала, приложив к глазам изящный кружевной платочек. Я лично разрывался от желания сказать хоть что-нибудь, что облегчило бы горе этой девушки и успокоило ее.
– Оказывается, мистер Локвуд явился к отцу по делу, обнаружил, что наружная дверь в коридор открыта, и вошел. Никого поблизости он не увидел, но свет в кабинете горел. Он заглянул туда. И там был мой отец…
Сеньорита де Мендоза замолчала. Несколько минут она не могла говорить.
– А мистер Локвуд – кто он такой? – ласково спросил детектив.
– Мы с отцом не очень долго живем в этой стране, – ответила девушка, стараясь говорить на правильном английском, несмотря на обуревавшее ее горе. – Мы приехали сюда… с партнером отца по бизнесу… предпринимателем… мистером Локвудом.
Она снова помолчала. У меня сложилось впечатление, что Инес и вправду живет здесь недолго и понятия не имеет, откуда ждать помощи в этой странной северной стране. Но, едва начав говорить, юная перуанка уже не могла остановиться.
– Ох, я не знаю, что произошло с моим отцом! – порывисто воскликнула она. – Но в последнее время он стал просто не похож на себя! Иногда мне думалось, что он… как вы это называете… теряет рассудок. Наверное, мне следовало бы посоветоваться насчет этого с доктором…
Она опять на миг умолкла, изо всех сил стараясь совладать с собой.
– …Но теперь врач уже не поможет. Теперь все в руках детектива… В руках того, кто больше чем просто детектив. Вы не можете его вернуть, но вы можете…
Девушка не договорила, но и так было ясно, что она имела в виду – правосудие и отмщение.
Я слышал, что женщины Лимы славятся своей красотой и мелодичными голосами, и сеньорита Инес подтверждала эти слухи. Ее глубокие карие глаза смотрели с мольбой, тонкие деликатные губы дрожали, когда она продолжала свою странную историю, а ее мягкий музыкальный голос, очаровательно выговаривающий английские слова, звучал куда приятнее обычного латиноамериканского говора.
– Раньше я никогда не видела отца в таком состоянии, – запинаясь, продолжила она. – Перед кончиной он несколько дней подряд только и говорил, что о «большой рыбе», peje grande, что бы это ни значило, и о проклятии Мансиче…
И тут нервы сеньориты наконец не выдержали. Воспоминания о последних днях жизни отца оказались для нее слишком тяжелы; а может, она снова ясно представила, чем закончилось странное «безумие» дона Луиса. Не успел Нортон, который