Вздохнул Форгайл, осмотрелся, вскрикнул. Ну, Конхобар, чтоб его разорвали Фир Волг, куда гнал-то? Чуть не просмотрел старую дорогу, что поворачивала к Снольди-Хольму.
– Стой, стой, Конхобар! – Замахал руками друид. – Поворачивай.
Узколицый удивленно обернулся: вроде к усадьбе Рекина все прямо и прямо?
– Эта ближняя дорога, – лживо пояснил Форгайл. – Был я в здешних местах лет двадцать назад, знаю.
Ну, ближняя, так ближняя. Друиду видней. Пожав плечами, Конхобар поворотил коня, и повозка, медленно переваливаясь на кочках, въехала в густой лес, темный, колючий и даже на вид – страшный. Не бегали звери в этом лесу и не пели птицы, даже ветер, казалось, не дул, и непоколебимо застывшие ели возвышались вокруг вечными молчаливыми стражами. Тишина стояла – мертвая.
Когда уже порядочно отъехали от дороги, Форгайл велел остановиться. Отвел в сторону Конхобара, кивнув на детей, незаметно протянул веревки…
«Так вот зачем ему понадобились жертвенные кувшины!» – С ужасом в глазах догадался наконец узколицый.
Форгайл накинулся на детей, словно почуявшие добычу волки. Схватил, связав за спиной руки. С помощью опешившего от страха помощника вытащил под старую ель спрятанные под рогожей кувшины – пузатые, с нелепо широким горлом.
– О, Кром Кройх! – подняв голову к небу, возопил Форгайл, возвышаясь над несчастными детьми с широким ножом в руках. – Прими же наконец настоящую жертву.
Мелькнувшее красное солнце отразилось в разящей стали друида. Взмах ножа – и полетели в кувшины головы, журча, подлилась кровь…
Довольный, друид вытащил из складок плаща желтоватую ветку омелы. Опустил в кровь, провел жирную черту на лице узколицего