Вот только я никоим образом не мог участвовать в этих трех сражениях, не говоря уж обо всех остальных странностях. Что же это такое? Что за непонятные шутки играет со мной мой собственный разум?
Мы вошли в Уайтчепел, но в первые четверть часа не встретили никого. Никакого ожесточенного сопротивления, о котором говорил Мэлори. Даже тренированные глаза Корня – бывалого пластуна, не растерявшего привитых с детства навыков, – не заметили ничего подозрительного. Видимо, несколько попыток прорыва, стоивших местным обывателям немалой крови, заставили их уйти в глубь района и не высовывать оттуда носа. Но как долго это продлится – неясно.
Следы тех самых прорывов, о которых говорил командир державших кордон солдат, мы увидели сразу за баррикадой. Несколько десятков изрубленных трупов, многие изувечены до такого состояния, что нельзя было понять, кому какая конечность принадлежит. Иные же из-за давки превращены толпой почти в бесформенные куски окровавленного мяса. И тем страшнее выглядели в этих грудах остекленевшие человеческие глаза: они, казалось, с немым укором смотрели на нас, проходивших мимо.
Однако эта картина быстро вылетела у меня из головы. Сейчас было куда больше насущных проблем, чтобы заострять внимание на чем бы то ни было, не относящемся напрямую к нашему делу.
Вот только мы шли и шли по Хай-стрит – достаточно широкой улице, чтобы не надо было тесниться или шагать гуськом, – а враг и не думал показываться. Это привело к неизбежному: все несколько расслабились, нельзя же быть в напряжении больше получаса. Начались разговоры: шагать в молчании, пожалуй, тяжелее, чем держать себя в постоянной готовности к схватке.
С гривой красных волос здоровяк-японец, который легко нес на плече свою секиру, склонился над шагающим впереди Хидзикатой Тосидзо и произнес несколько коротких фраз на их родном языке. Хидзиката повернулся в мою сторону.
– Сингэн интересуется, что это у вас за оружие? – спросил он у меня.
Я заметил, что при разговоре Хидзиката не улыбался, как делали большинство китайцев, с которыми мне приходилось общаться, даже достаточно высокопоставленных. Они говорили, что дело в непривычной артикуляции, но отчего-то не верил им. И теперь нашел подтверждение своим сомнениям: вряд ли японский и китайский языки настолько не схожи, что артикуляция сильно разнится.
– Я называю его просто секач, – пожал плечами я. – Он достался мне как трофей после схватки.
– У такого оружия должно быть собственное имя, – теперь Хидзиката говорил за себя, а не переводя слова здоровяка по имени Сингэн.
– Предыдущий хозяин мне его не сказал, – пожал плечами я и тут же понял, что зря это сделал.
Я носил секач, уложив его на плечи, и те успели основательно затечь, а теперь отозвались на движение довольно сильной болью.
– Понимаю, – кивнул, снова без лишних улыбок, Хидзиката, и взгляд его сказал мне обо всем.
Я