Остановились мы в гостинице. И вскоре начало стекаться население всего города, чтобы взглянуть на Деву.
О несносный король и несносный народ его! Наши два добрых рыцаря вернулись доложить Жанне об исходе своего поручения в полном негодовании. Они и мы все почтительно стояли, – как надлежит стоять в присутствии королей и тех, кто выше их, – пока Жанна не пригласила нас сесть; она была встревожена этим знаком внимания и уважения, не одобряла его и не привыкла к нему, хотя мы в ее присутствии не осмеливались держаться иначе с тех пор, как она предсказала смерть несчастного изменника, который утонул в тот же час, – мы убедились тогда окончательно, что она посланница Бога. Сьер де Мец начал:
– Король получил письмо, но нам не позволили говорить с ним лично.
– Кто же запрещает?
– Никто не запрещает, но ближе всех стоят к нему три или четыре царедворца – каждый из них предатель и интриган, – и они ставят всякие препятствия, пускаются на разные хитрости и пользуются лживыми предлогами, лишь бы только оттянуть дело. Главные из них – Жорж де ла Тремуйль и эта лукавая лисица, архиепископ Реймский. Покуда король, благодаря их стараниям, бездействует да развлекается охотой да пирами, они сильны и положение их тем прочнее. Если же он воспрянет, образумится и, как подобает мужу, обнажит меч на защиту страны и короны, то их могуществу наступит конец. Им лишь бы самим благоденствовать, а там – пусть погибнет страна, пусть погибнет король: это их не тревожит.
– Говорили вы с кем-нибудь, кроме них?
– Ни с кем из придворных: ведь придворные – покорные рабы этих змей; они перенимают их слова и поступки, сообразуются с их действиями, думают по их указке и вторят их речам. А потому все относятся к нам холодно: поворачиваются спиной и отходят в сторону при нашем появлении. Но мы говорили с посланцами из Орлеана. Они заявили с горячностью: «Удивительно, как это человек, находящийся в столь отчаянном положении, как король, может праздно и безучастно стоять в стороне; он видит гибель всего своего достояния – и палец о палец не ударит, чтобы остановить беду. Какое странное зрелище! Вот он заперт в крохотном уголке своего королевства, словно крыса в западне. Королевским дворцом ему служит этот огромный, унылый, как гробница, замок; там вместо занавесей – истлевшие тряпки, вместо убранства палат – развалившаяся мебель; там воистину царит мерзость запустения. В его казне сорок франков[29] – ни сантима больше, Бог свидетель! У него нет войска, и неоткуда достать его; и рядом с таким