II
Город стоял на берегу широкого речного устья, и его старинные, отделанные желтой штукатуркой здания дугой окаймляли песчаный пляж. На песке лежали привезенные из Наярита[2] белые с синим каноэ. Покрытые особой водонепроницаемой замазкой, секрет изготовления которой был известен только народу Кино, они могли прослужить не одно поколение. Борта у таких каноэ высокие, нос и корма грациозно изогнуты, а в центре лодки есть гнездо, куда вставляется мачта с маленьким треугольным парусом.
Вдоль воды тянулась полоса водорослей, ракушек и прочего мусора. В песчаных норках пускали пузыри крабы-скрипачи; на мелководье сновали маленькие омары, то вылезая из своих пещерок, то залезая обратно. На глубине обитало великое множество плавающих, ползучих и неподвижных существ. В легких подводных потоках раскачивались бурые водоросли и колыхалась зеленая морская трава, к стеблям которой цеплялись хвостами крошечные морские коньки. На дне лежали ядовитые пятнистые рыбы ботете, а через них карабкались нарядные крабы-плавунцы. По берегу бродили голодные собаки с голодными свиньями и без устали искали, не принесло ли приливом дохлой рыбы или дохлой птицы.
Хотя утро только начиналось, над заливом уже висело марево, увеличивая одни предметы и скрывая от взора другие. Местами море и суша проступали отчетливо, а местами расплывались, как в зыбком сновидении. Возможно, поэтому живущие по берегам залива люди верят тому, что являют им дух и воображение, но не надеются на собственные глаза, если нужно определить расстояние, очертания предмета или что-либо еще, требующее оптической точности. Одна роща мангровых деревьев на противоположном берегу речного устья виднелась ясно, как в телескоп, другая напоминала расплывчатую черно-зеленую кляксу. Вдали часть побережья исчезала в искрящейся дымке, которую легко было принять за воду. Полагаться на зрение не мог никто, и никто не мог с твердостью сказать, существует ли на самом деле то, что он видит, или нет. Под лучами солнца висящее над водой медное марево колебалось и мерцало так, что рябило в глазах.
Плетеные хижины стояли по правую руку от города, а перед ними тянулась полоса песка, куда вытаскивали лодки. Кино с Хуаной медленно спустились по берегу к тому месту, где лежало их старое каноэ – единственное, что имелось у Кино ценного в мире. Он получил эту лодку от отца, а тот – от деда, который когда-то привез ее из Наярита. Для Кино она была не просто собственностью, а средством прокормиться: если у мужчины есть лодка, женщина точно знает, что не будет голодать. Каждый год он заново покрывал ее водонепроницаемой замазкой, секрет изготовления которой тоже достался ему от отца. Кино подошел к лодке и, как обычно, бережно дотронулся до изогнутого носа. Он опустил на песок камень для ныряния, корзинку и две веревки, затем свернул одеяло и бросил в носовую часть.
Хуана уложила Койотито на одеяло и накрыла шалью, чтобы палящее солнце не напекло ему голову. Малыш больше не плакал, но его лицо горело,