Данилычем Петр Алексеевич; входил он шутливый и радостный. Пир у них шел горою, когда наезжали веселые гости; а уедут, собирались они все и придумывали шутливые письма к Петру Алексеевичу. Помнила она, как всегда подписывалась под этими письмами: «Дарья глупая». Да и потом хорошо было: Катеринушка сделалась великой императрицей, доброй и ласковой и никогда не забывавшей старинной дружбы. Всегда был княгине до нее свободный доступ, всегда они вместе толковали о делах своих, поверяли друг другу свои радости и печали. Много тоже и напастей изведала княгиня Дарья Михайловна: бывало, уж очень зарвется Александр Данилыч, натащит себе незаконными путями кучу денег, и дойдет это дело до императора; смотрит, молчит император, покрывает своего Данилыча, да наконец и невтерпеж ему станет. Бывали дни, что на волоске висел Данилыч, но и тут вечной заступницей являлась Екатерина. Поплачет перед нею Дарьюшка – и смотришь: на другой день всякая беда миновала. А вот теперь это житье старое, эти милые воспоминания отошли далеко, как будто их и совсем не было. Вся знать, весь двор толпится вокруг княгини, в церквах возглашают ее дочь государыней, да не на радость все это. Придет беда – кто заступится? В могиле и Петр Алексеевич, и добрая подруга Екатерина. Ненависть людская, страшная ненависть скрывается под улыбками и льстивыми речами окружающих. Один толчок, один миг – и в прах разлетится все это безумное величие! Темно и страшно на душе у княгини Дарьи Михайловны, с грустью смотрит она на своих девочек.
У дверей послышались шаги. Княгиня встрепенулась и должна была насильно заставить себя весело улыбаться и радушно встретить двух царевен. Да что же? Она ведь их искренно и любила. Одна из них была дочерью ее сердечного друга, а великая княжна Наталья всех побеждала своим милым видом.
– В добром ли здоровье, мои ясочки? – обратилась к ним княгиня.
– Здоровы-то здоровы, – ответила Елизавета, – только уж очень жарко нынче – в лес хочется. Когда же мы в Петергоф переезжаем, Александр Данилыч?
– Там все уже готово, – сказал Меншиков, – на этой неделе переберетесь.
– То-то, поскорее бы! Да заступись хоть ты, Дарья Михайловна, за императора, – совсем князь его у нас замучил!
Дарья Михайловна только рукой махнула, показывая этим, что не ее это дело.
Великая княжна Наталья уселась с Александрой Александровной и дружески с ней шепталась.
Княжна Мария даже и не старалась казаться любезной. Она села в угол, потупила свои глаза и, очевидно, не хотела принимать никакого участия в разговоре.
– Что так сурова, государыня? – с ясной улыбкой, несколько маскировавшей насмешливость тона, обратилась к ней Елизавета. – Не годится так хмуриться невесте. Женихи хмурых невест не любят.
При этих словах у Александра Даниловича даже рот скосился.
«Эх, подальше бы эту егозу, да поскорей!» – думал он.
– А что же, цесаревна, – взглянув на нее, сказал он, – подумала ли ты, о чем я вам вчера докладывал?
– Нет, не подумала, да
