– Что это ты, Настенька, в потемках-то глаза себе портишь? – сказал он. – Точно поденщица какая, а не штаб-офицерская дочь. А все это ваше французское воспитание… в пансионах этому выучилась. Ну, здравствуй, мой ангел. Устал… нечего сказать, стар становлюсь…
Акулина, – продолжал он, бережно снимая вицмундир и надевая довольно засаленный кашемировый халат, – Вздунь-ка углей, поставь самоварчик, мать моя; точно сто лет чаю не пил.
Акулина отправилась в кухню. Молодая девушка поцеловала у отца руку и торопливо принялась приготовлять чайный прибор.
Старичок, казалось, был чем-то озабочен. Скрестив руки, начал он ходить по комнате, шевеля губами. Вдруг он остановился.
– А, Настя! – сказал он.
Молодая девушка вздрогнула.
– Что, папенька?
– А который тебе год?
– Да вы сами, папенька, знаете; в сентябре восемнадцать будет.
– А, так, так, – бормотал старичок, продолжая расхаживать по комнате. – Да, да… точно… Кто бы подумал? Давно ли ведь, кажется?.. А вот уж и невеста…
Вчера родилась, право… А вот и замуж пора… Приданое готовь.
Старичок грустно окинул взором голые стены своей комнаты и снова начал ходить и шептал про себя.
– А легко сказать, приданое… А позвольте доложить, с чего прикажете? Место маленькое, жалованье маленькое, люди мы маленькие – вот тебе и приданое!
Чин, правда, штаб-офицерский, да на одном-то чине далеко не уедешь. И невеста-то хоть куда, да с пустыми-то руками никто не возьмет – такой, уж известно, народ теперь… Вот если б тысяч сто капитала – был бы уж другой разговор, или тысяч пятьдесят… Ну, так и быть, хоть бы десять тысяч… так ничего бы, пристроить можно, женишок бы уж нашелся… Не важный бы… да не в том дело… был бы человек хороший, с правилами, с благородством, пожалуй, хоть обер-офицер…
Дмитрий Петрович правду сказал, большую правду…
Ну, что я зевал… Ну, умри я нынче – что же Настенька? А?.. С кем же – она? Надо же подумать об атом.
Пора за ум хватиться… Да-да-да… и очень пора…
Между тем. Акулина принесла на стол журчащий самовар. Старичок успокоился, уселся и взял из рук дочери стакан чая. Но, принимая стакан, он пристально посмотрел на дочь, как никогда еще не глядел на нее, и спросил странным голосом:
– А, Настя, тебе жаль будет, если я уеду?
– Что это вы? – вскрикнула девушка. – Куда это вы думаете ехать, папенька?.. Я без вас буду такая несчастная.
– А бог милостив, Настенька, может быть, все и уладится, все будет к лучшему. Надо ведь и о тебе подумать… Ты этого, Настенька, не знаешь, а виноват я перед тобой.
Неожиданное признание старика поразило невинную грешницу более, чем самый жестокий упрек.
– Вы виноваты? – прошептала она. – Что же я?..
– А ты, Настя, ребенок, ты этого не понимаешь.
Спасибо