Позже Нейл осознал, насколько незрел он был тогда, в своем относительно позднем возрасте, но, почувствовав руку отца на своем локте, в тот момент, когда мужчины поднялись из-за стола, чтобы присоединиться к дамам в гостиной, он до нелепости обрадовался этому простому и естественному жесту.
– Обойдутся без нас, – насмешливо фыркнул старик. – По крайней мере, если мы исчезнем, твоя мать сможет спокойно на что-нибудь пожаловаться.
В библиотеке Лонгленд Паркинсон опустился в кресло среди книг, которых он никогда не открывал, не то что читал, в то время как его сын предпочел устроиться на скамеечке у его ног. Свет в комнате был неярким, но и полумрак не мог скрыть следов нелегкой жизни на изборожденном морщинами лице старика, как и ослабить пронзительное сверкание его глаз, свирепых, ожесточенных, хищных. За ними скрывался независимый ум, эмоциональная недоразвитость, глубоко укоренившиеся предрассудки. И внезапно Нейлу стало ясно, что же в конечном счете он чувствовал к своему отцу, понял, то чувство – это любовь, и удивился своему упорству: почему выбираешь и любишь кого-то, кто не нуждается в любви?
– Не слишком-то ты был похож на сына, – начал старик, и в голосе его Нейл не услышал злобы.
– Я знаю.
– Если бы я думал, что письмо может заставить тебя вернуться, я давно бы уже написал его.
Нейл вытянул вперед руки и долго смотрел на них – длинные, с тонкими, нежными, как у девушки, пальцами, – в них не было мужественности. Так бывает, когда человек не заставляет их работать над чем-то, имеющим для него глубокий смысл и значимость, как для души, так и для разума, определяющего их действия. Занятия живописью не были для него чем-то подобным.
– Не письмо заставило меня вернуться, – медленно произнес он.
– Что же тогда? Война?
– Нет.
Бра, висевшее за головой отца, ярко освещало розовый безволосый череп, а лицо скрывалось в тени, только глаза продолжали гореть, но твердая линия решительно сжатого рта оставалась неподвижной.
– Ничего не вышло, – сказал Нейл.
– Не вышло из чего?
Это было так похоже на отца – заставлять развить мысль до конца, а не размышлять самому.
– Никудышный я художник.
– Почему ты так решил?
– Мне сказал один человек, который понимает, – ему вдруг стало легче говорить. – Я собрал свои работы для большой выставки – мне всегда хотелось