– Со стимулятором ходил Брежнев, а не Андропов, милый вы мой Борис Николаевич! – улыбнулась Ксения Ксирис.
– Да, правильно, – согласился Ельцин. – Со стимулятором ходил Брежнев, а решал все Андропов.
Взгляд Ксирис затуманился. Ельцин снова поманил пальцем официанта, у которого был такой странный виски с таким необычным вкусом. Но тут как черт из табакерки, откуда-то выскочил Коржаков.
– Хватит, Борис Николаевич, – шепнул он. – Нам скоро на самолет.
– Пошел вон в будку, пес! – ласково приказал Ельцин. – И не лезь под царскую руку – можешь без башки остаться!
Лицо Коржакова залилось краской. Он застыл на несколько секунд. За это время официант успел наполнить стакан президенту, а Ельцин – выпить. После чего у президента начисто отшибло память.
Он помнил только, как продолжал любезничать с Ксирис, как на прощанье щупал ее резиновые ягодицы, хотя Коржаков указывал ему на камеры слежения. Потом все смеялись остротам отошедшего от обиды Коржакова и внимательно слушали Гольдмана, говорившего что-то короткое, но очень важное; Ксения при этом кивала молча головой, а потом тоже говорила о чем-то страшно интересном и остро-таинственном. После чего Ельцин сказал: «Наше слово твердое, царское». И что еще? Ах, да: «Похороним царя-батюшку с почестями». Потом подошел какой-то длинный мужик в очках. Кажется, это был Клаус Кинкель, министр иностранных дел Германии. Ему Ельцин пообещал восстановить республику немцев Поволжья, а тем, кто не захочет жить в республике, построить дома в Питере и в Москве или в окрестностях обеих столиц. Построить компактно, чтобы каждая такая стройка стала отдельным населенным пунктом только для немцев, вроде Кукуевой слободы, которая существовала еще при Петре Первом. Ельцин ему все пообещал, пожал Кинкелю руку. Тот уже повернулся, чтобы отчалить, но Ельцин догнал его и снова несколько раз пожал колбаснику руку, повторяя: «Наше слово царское, верное». И еще что-то пообещал… Что? Ну?! Никак не вспомнить…
…Коржаков продолжал ему рассказывать о русском золоте, попавшем в ту или иную страну, но Ельцин уже его не слушал. Дремотное оцепенение овладело им, и он на несколько минут заснул с открытыми глазами. Потом вздрогнул, пришел в себя и спросил:
– А вот то, государственное золото? Которое в Англии?
– Горбачев говорил о нем с Тэтчер еще в девяносто первом, – ответил Коржаков. – Кажется, он хотел отдать или уже отдал его за ленд-лиз. Надо уточнить.
– Такую прорву рыжья за тушенку? – изумился Ельцин. – Не поверю. Наверное, захапал себе. Украл, можно сказать, у государства, чтобы бриллианты Райке оплачивать.
Коржаков подумал.
– Вообще-то говоря, Горбачева можно судить и посадить лет на десять. За превышение полномочий. Он не имел права в любом случае распоряжаться этим золотом самолично. Так что отправить его по этапу за это – проще простого.
– На кой черт он мне сейчас такой